Выбрать главу

За прошлое гномов Петрии отвечал, отвечает и будет отвечать, пока не сдохнет, их прежний владыка, некто Якш. И никуда от этого не деться. И хотел бы, да не дадут. Догонят, вцепятся крючковатыми пальцами ненависти, больные от пережитых страданий, полные жаркой и ледяной ярости, вцепятся, поволокут куда-то, ухватят за бороду, призовут к ответу — и будешь отвечать. Не поспоришь — имеют право. Им ведь не объяснить, что над вырвавшейся на поверхность ордой владыка имеет не больше власти, чем над внезапным обвалом. Приказать он, конечно, может, вот только обвалы приказов не слушают.

Но разве кому что докажешь? Именно он стоял тогда у истоков владычества и ничего не сделал.

Ничего.

Правда ничего…

Съеденное жаркое тяжко ворочалось в желудке. С каждым шагом Якшу становилось все хуже, и, наконец, он почувствовал, что больше не в состоянии этого выносить. Свернув на обочину, он с маху рухнул на колени, и его жестоко вытошнило.

— Никогда больше! — бормотал он между позывами. — Никогда!

Отплевываясь и утирая выступившие слезы, он встал и услышал журчание ручейка.

«Хорошо-то как! Главное — вовремя…»

Ледяная вода исцелила его, отбила тошнотворный привкус во рту.

Первой мыслью было — трактирщик отравил жаркое. Якш ее тут же отбросил. Отраву он бы почувствовал. Столько времени пробыть владыкой и не научиться чувствовать такие вещи… так просто не бывает. Да он давно бы уже к праотцам отправился!

— Отравой стала его ненависть, — пробормотал Якш, думая о трактирщике. — Ненависть столь огромная, что ее хватило отравой сделаться.

Это на любовь нас часто недостает, а на ненависть всегда хватит. А потом мы ходим и удивляемся, что ж это нас ненавидят чаще, чем любят…

Выблевавший чужую ненависть вместе с жарким, Якш сразу почувствовал себя лучше. А вода из родника такая восхитительная! У нее нет к нему ненависти, она просто течет себе… Она хорошая. Может быть, она его даже немножко любит. Уж он-то ее точно любит, так почему бы воде не ответить ему взаимностью?

Якш поднял глаза от воды и понял, что вокруг стоит ночь.

«Ну вот и дождался, — мелькнуло у него. — Дожил. Сейчас подниму глаза и увижу то, что роскошней и краше всех моих прошлых несметных сокровищ. Звезды».

Якш немного помедлил, наслаждаясь предвкушением, смакуя торжественность момента. И опоздал. Ему так и не Удалось посмотреть этой ночью на звезды. Это они вдоволь нагляделись на него. А он…

— Ты… вот что… ты — идем со мной! — раздался вдруг незнакомый голос.

— Я — идем с тобой? — опешил Якш.

— Надо очень… совсем больна девочка… боюсь — не довезем… — проговорил высокий даже по людским меркам странный незнакомец в черных, сливающихся с ночью одеждах.

— Так тебе лекаря надо! — сообразил Якш.

«Эх, „безбородого безумца“ бы сюда!» — тут же подумалось ему.

— К нему и едем, — пояснил незнакомец. — Помоги, добрый человек, пропадет ведь!

Якш вздрогнул, на миг ему почудилось, что странный незнакомец прочел его мысли. Потом сообразил, что фраза «к нему и едем», относилась не к «безбородому безумцу», о котором он лишь подумал, а к лекарю, о котором он сказал вслух.

— Чем же я-то могу помочь? — растерянно спросил Якш. — Я ж не лекарь и…

— Нам бы ее только через ночь перевезти, — не совсем понятно объяснил незнакомец. — А днем лекарь ее полечит, и не умрет девочка.

Неподалеку за спиной незнакомца Якш разглядел смутные очертания небольшой тележки.

На миг Якшу стало плохо от нахлынувшей на него тьмы, потом тьма распахнулась, и он увидел, не въяве, но в мыслях своих, как еще один гном, яростный и безбородый, мчится сквозь ночь, безжалостно нахлестывая коня, мчится страшным неостановимым усилием, влекомый своим врачебным долгом, что, быть может, превыше всего в этом мире, где даже сумасшедшим карликам дано право, ложась спать, укрываться невиданным сокровищем звездного неба!

И снова Якш на него не посмотрел. Вместо этого он спросил:

— А что делать-то?

— Конь у нас утек… сбежал то есть… А я не могу тележку тащить. Играть мне надо. Пока играю — живет.

Незнакомец оказался бардом. Из-под длинного черного плаща он извлек редкий эльфийский инструмент — скрипку.

Даже самому себе Якш не смог бы объяснить, почему он так сразу этому самому барду поверил. Странным было все. И невесть откуда взявшиеся посреди ночи девочка, и скрипач, и сбежавший — интересно, а почему? — конь, а уж про то, что скрипка может удерживать смерть, не пускать ее к больному, — про такое он и вовсе не слыхивал. Якш не стал задаваться этими вопросами. Он просто поверил, и все. А поверив, испугался: