Об одном известном ученом реб Менделе сказал, что это, дескать, «раввин в шубе». Что это значит? А вот что: «Люди либо борются с холодом, затопив дома печь, либо защищаются от него шубой. Тот, кто борется с холодом печным теплом, согревает и других людей. Но тот, кто от холода просто защищается, согревает только свое тело, а другие — пусть замерзают. Именно такой человек и есть этот святой, который мог бы светом своей души и своего сердца осветить весь мир, но он окутывает себя молчанием, как шубой, и все свое тепло оставляет исключительно для себя». В то же время молчание — святая вещь. «Молчание — это ограда, за которой простирается поле мудрости», — говорит Талмуд. Из Талмуда мы узнаем и другую интересную вещь о молчании — оно способно даже продлить нашу земную жизнь. Как сказано в Талмуде, смерть подчас ошибается и уносит человека, смертный час которого еще не пробил и который по праву и справедливости мог бы жить еще долгие годы на этой земле. Когда такое случается, ангел смерти поступает очень разумно — непрожитые годы несчастливца он присоединяет к жизни другого человека. Ими ангел — как рассказывается в Талмуде — продлевает век ученого. Подчас такой ученый в научном диспуте с коллегами имеет под рукой веский аргумент, каким он может поразить любого противника; однако он держит рот на замке и не произносит ни слова — хранит молчание. Вот какова цена молчания — оно продлевает жизнь. Стоит вам заглянуть в Талмуд, как вы в этом убедитесь сами… И святой Ари — да хранит нас Свет его заслуг — учит, что тот, кто может непрерывно молчать в течение сорока дней, обретает определенно дар Духа Святого. Кроме того, хорошо известно, что святой рабби Нахмен из Брацлава назначал кающимся день молчания вместо поста. Теперь, когда вы знаете, какая прекрасная вещь молчание, расскажу вам занятную историю о нашем реб Менделе.
Тогда Менделе был еще учеником Святого Иудеянина. Однажды он где-то встретился с реб Лейзром, внуком Проповедника Козницкого. Оба молодых святых сели рядом на лавке, всех хасидов отослали из горницы и остались одни. Сидели в молчании. Час молчали, два часа молчали. Хасиды с любопытством то и дело заглядывали в горницу, но реб Лейзр всякий раз прогонял их мощным мановением своей святой правой руки. Целых три часа оба святых сидели и молчали. Наконец Лейзр открыл дверь и сказал нетерпеливым хасидам: «Так! Теперь входите. Мы уже обо всем поговорили…»
Менделе не нарушил молчания. Он встал и молча отправился в Пшиску. Когда он пришел туда, Святой Иудеянин встретил его с непривычной радушностью. Он стал рассказывать Менделе забавные истории и после каждой, вопросительно глядя на гостя, ожидал, что тот скажет. Но Менделе не сказал ни слова. Он молчал, как каменное изваяние. Наконец учитель прямо спросил его: «Менделе, где ты научился так превосходно молчать?» Менделе открыл было рот, собираясь что-то ответить. Но тотчас раздумал — и продолжал молчать.
Стихи из библейской Книги Екклезиаста «Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь»[49] реб Менделе обычно произносил с восклицательным знаком. Тем самым императив в древнееврейском языке придает стиху иное значение, и в переводе, пожалуй, он звучал бы так: «Пусть человек постоянно умножает свои познания — даже если этим он умножает свою скорбь!»
Однажды реб Менделе предложил ученикам вопрос: «Где есть Бог?»
«Где есть Бог? — Это же знает каждый ребенок! Бог есть везде».
Реб Менделе покачал своей мудрой головой. Ученики не поняли его. Он сказал: «Он там, где Ему позволяют быть».
Он в наших сердцах, если они не закрыты для Него.
Реб Менделе не придерживался предписанного для молитвы времени. Если бы он совершал утреннюю молитву в полдень, как, скажем, мы в Белзе, это могло быть оправдано даже предписаниями Шульхан аруха. Ведь и без того и Небе уже привыкли к тому, что империи хасидов посылает утреннюю молитву с небольшим опозданием. Но представьте себе, что реб Менделе — и, конечно, он подавал пример дли всех коцких хасидов — совершал «утреннюю» молитву чуть ли не вечером! Ибо молиться мы должны не только душой, сердцем и устами, а всем своим телом, всеми конечностями. Это естественно. Вы же знаете, как мы во время молитвы раскачиваемся во все стороны, трясемся, руками размахиваем. Но еще царь Давид — мир ему! — сказал в своих псалмах: «Все кости мои скажут: Господи! кто подобен Тебе, избавляющему слабого от сильного, бедного и нищего от грабителя его?»[50] И как раз потому, утверждал реб Менделе, нам нужно молиться как можно позже. Все наши члены, говорил он, не пробуждаются одновременно, и утром, когда мы встаем, некоторые из них продолжают спать. Мы ходим, разговариваем, едим, работаем, а они, лентяи, все еще дремлют в нас. И пробуждаются они, пожалуй, только после полудня, если вообще не вечером, когда мы снова отправляемся на боковую. Если мы в самом деле хотим молиться всеми своими членами и всеми своими органами, мы, дескать, должны терпеливо дожидаться вечера. Конечно, с учением своего святого коцкие хасиды были вполне согласны. Но только представьте себе, что по поводу такого пренебрежения к нашим стародавним предписаниям касательно отведенного для молитвы времени говорили другие хасиды за пределами коцкого царства!