— Так вы поэт? — кокетливо улыбнулась Зиночка. — Как вы сказали, ваша фамилия? Гумилев? Нет, не знаю. Я Ахматову люблю. Как там у нее? «Я на левую руку надела перчатку с правой руки…»
— Анна Андреевна моя жена, — без выражения сообщил поэт.
— Да что вы говорите! — обрадовалась Бекетова. — Так это о вас Ахматова так много грустного написала? Если судить по ее стихам, вы, Николай Степанович, умерли самой трагической смертью.
Гумилев перевел на Зиночку свой странный, двоящийся взгляд, затушил в пепельнице едва закуренную папиросу и сухо проговорил:
— Вы ошибаетесь, милая барышня. Аня пишет не столько обо мне, сколько об абстрактном лирическом герое.
— А где можно увидеть ваши стихи? — не унималась Зиночка, кокетливо улыбаясь не столько поэту Гумилеву, сколько мужу самой Ахматовой.
Гумилев приосанился и не без гордости сообщил:
— Я выпустил несколько сборников. И издаюсь в журнале «Аполлон».
Он снова закурил, а на лице Бекетовой отразилась растерянность.
— Как жаль, не слышала о таком.
— Ничего удивительного, что не слышали. Мне Николай Степанович в прошлый раз говорил, что журнал его из декадентских, — снисходительно пояснила хозяйка дома.
Гумилев вдруг оставил папиросу в пепельнице, наклонился к Зиночке и с чувством проговорил, глядя ей прямо в глаза:
— Хотите, посвящу вам стихотворение?
Девушка вспыхнула, а поэт, не отрывая гипнотизирующего взгляда от ее лица, подхватил Зиночкину руку, порывисто сжав в ладонях, и Вилькин его окончательно возненавидел.
Красавица Бекетова покраснела от удовольствия и кокетливо обронила:
— Не скрою, господин Гумилев, я очень хочу, чтобы вы посвятили мне стихотворение.
— Дайте мне пару минут, — попросил поэт, продолжая пожирать собеседницу глазами. Немного помолчав, он принялся нараспев декламировать:
Для экспромта стихотворение оказалось довольно-таки длинным, витиеватым, с ярко выраженным африканским колоритом и заканчивалось словами:
— Это вы прямо сейчас сочинили? — не поверила Зиночка.
— Прямо сейчас, — скромно потупился поэт.
— Потрясающе! — ошеломленно прошептала девушка. И тут же похвасталась: — А я картины пишу. Правда, пока еще не слишком хорошие. Хотите, покажу?
Зиночка проворно поднялась из-за стола, увлекая за собой поэта. Перед картинами уже топтался Сверчков, рассматривая кривобоких африканцев.
— Вполне в народном духе получилось, — оптимистично проговорил он, с обожанием глядя на начинающую художницу.
— Вам правда понравилось? — обрадовалась Зиночка.
Миловидное лицо ее озарила улыбка, обозначив ямочки на щеках. Коля-маленький радостно кивнул, и Зиночка обернулась к Гумилеву.
— А вам? — прищурилась она.
— И даже очень, — скупо обронил Гумилев без тени улыбки. И деловито добавил: — Знаете что? Подарите мне эту картину, — указал он на самое большое полотно. — В обмен на мое стихотворение, идет?
— Берите все! — расщедрилась художница.
Гумилев выглядел удивленным.
— Нет, в самом деле? — недоверчиво переспросил он. — Можно забрать? Вот спасибо! Вы даже не представляете, милая Зинаида Евсеевна, как мы с Колей рады вашему подарку!
— Не нужно никаких отчеств! Для друзей я просто Зиночка.
— С радостью буду вас так называть. — Гумилев кивнул племяннику, тут же принявшемуся сносить картины с веранды вниз и пристраивать в седельную сумку на спине мула. — В нашей этнографической коллекции они будут как нельзя кстати. Как говорят, каждое лыко в строку.
— Я к вашему отъезду еще нарисую! — вдохновенно обещала Зиночка. — Вы надолго здесь?
— Думаю завтра отправиться в Харрар, — важно сообщил поэт, продолжая снимать картины с подрамника и передавать Сверчкову.