Я его видел, я видел, Анна! – твердил старый Саул, порываясь встать. Анна молча сидела у его постели, держа за руку и ничего, теперь уже ничего, не отвечала. Было ясно – отец сошел с ума от горя. Вбил себе в голову, будто душу матери утащил Дракон, и гоняется теперь по горам за этим драконом. А недавно ему померещилось, будто он видел Дракона. С тех пор отцу становилось все хуже – жар отнимал у него последние силы, бред туманил разум.
Анна, пойди поспи, дочка. Я побуду с Саулом. Слышишь?
Нет, Рита! Нет. Я должна сама быть здесь, с ним.
Никуда он не денется. Проспится и все пройдет. Ты думаешь – это бред, а я думаю – вино. Хорошая бутыль вина, Анна.
Прекрати, Рита. Ты же знаешь, что это не так.
Конечно, я знаю. Я все знаю. И уж поверь старой Рите – все будет хорошо. Ты только пойди и хорошенько выспись.
Ладно. Я пойду. Прогуляюсь и вернусь.
И хорошо, дочка, и хорошо. Хоть и погуляй, нельзя здесь сидеть день и ночь.
Анна вышла из хижины и сощурила глаза. Она двое суток не выходила из дому, а теперь был полдень. Солнечный до того, что горы было видно насквозь, а за ними долины, а в долинах стада овец, среди которых можно было пересчитать черных, белых и черных с белым. Анна постояла несколько секунд на крыльце, а потом бегом побежала к озеру – скорей искупаться и назад в хижину. Ледяные воды озера наделяют бодростью и силой всякого: и зверей, что приходят на водопой, и Анну, и…Дракона. В озере плескался угольно-черный дракон с золотистой гривой. Медные крылья шелестели у него за спиной, переливаясь в ореоле серебристых брызг. Голубые глаза были голубей неба и льда на вершинах гор. Голубые глаза светились радостью. Или ей так показалось?
Дракон не видел, не замечал Анну. Но ОНА его прекрасно видела. Она выхватила лук и пустила первую стрелу в крыло, чтоб не улетел, вторую нацелила в сердце, но опустила лук. Дракон начал таять, растекаться туманом и бледнеть. Стрела проскользнула сквозь его крыло и упала в вводу. Анна стояла и смотрела, как в брызгах Седобородого растворяется дракон, и как в бороде ее любимого водопада возникает мальчишка-подросток – золотистая грива, кожа почти черная от солнца, голубые глаза, голубей, чем лед на вершинах гор.
«Я похоже схожу с ума, как и отей. Чуть не пристрелила мальчишку, который всего-то и виноват в том, что забрел в наши края и надумал искупаться.»
Ратмир стоял в струях Седобородого и чувствовал, как непоправимо кровоточит его правое крыло. Теперь ему месяца три, четыре нельзя будет превращаться в дракона. Раненное животное не может вместить здоровый, молодой дух. Черноволосая девушка на берегу натягивала тетиву во второй раз. Ратмир испугался и поскорее пробормотал: «Я – Ратмир, я – Ратмир, не дракон.» И тут же стал самим собой – Ратмиром, купающимся в водопаде. Девушка опустила лук. Она глядела на Ратмира в недоумении. Чтобы не смущать ее Ратмир сказал себе: «Я – водопад.» И растворился в струях Седобородого.
Почему у меня не выходит, Фарид? Я уже два дня пытаюсь воплотиться в нее – и ничего! Я прекрасно помню, как должен выглядеть – тяжелые черные косы, обмотанные трижды вокруг головы, пухлые красные губы, бронзовая кожа, ну, и все прочее. Я могу стать деревом, карпом, облаком, горшком и даже тобой, Фарид, но ей никак. Почему, я спрашиваю?!
Фарид по привычке потянулся за глиняной табличкой, но вспомнил, что теперь в этом нет необходимости: стоит только подумать, и эта мысль эхом откликнется в голове Ратмира. И Фарид стал думать. О женщинах.
Женщины красивы. Но они все-таки хуже мужчин. Хотя бы тем, что Ассау, да смилостивится он над нами в День Перехода, мужчина, а не женщина. И что тебе, Ратмир, в этом превращении? Стать пустоголовой девчонкой, у которой на языке одни сплетни…
Постой! Ты не справедлив! Причем тут сплетни? Обвиняешь бездоказательно, значит знаешь, что не прав, потому и стремишься очернить. Кто дал тебе жизнь? Разве не женщина? И земля, на которой ты живешь, плоды которой тебя питают, не женщина ли? А вода родников, без которой не было бы жизни, разве не женщина?