Радушный прием, а также открытие, что Джойс страдает такой же манией чистоты, как я сам, несколько усыпили мою бдительность. Я объяснил цель своего визита и надеялся, что он некоторое время поломает голову над тем, что мне нужнее, кейс или машина, но, услышав слово «вознаграждение», он все сообразил. Хотя машину, очевидно, пригнали в его владения не больше получаса назад, он объявил, что вернуть ее невозможно.
– Угонщики наверняка уже передали ее в другие руки, – уверенно заявил он. – Я, конечно, понятия не имею, кто это сделал, но так уж у них заведено.
Я видел, как в его карих глазах разгорается огонек. За новенькую «мазду» он в любом случае получит круглую сумму, а вознаграждение за портфель составит приятный десерт, хотя ему и придется расписаться в причастности к краже.
– Иногда сороки на хвосте приносят что-нибудь интересное, – признал он. – Я попытаюсь добыть для вас вещи вашей дамочки. Я знаю кое-кого из ребят. Это ужасно, конечно, но что им остается делать? Загнали нас в эти клетки, как волков. – В его голосе появилась поэтичная кельтская меланхолия. – Выпьете со мной немножко?
Он достал из шкафа какой-то флакон и две рюмки и поставил их на стол. Я не понял, что это значит. Уж не собирается ли он угостить меня микстурой от кашля?
– Отличное средство от простуды. Я всегда делаю глоток, прежде чем выходить на улицу, особенно в такое утро, как сегодня. Выпейте капельку, это потин [2]. Сохраняет тепло в груди. – Он поднял свою рюмку и опрокинул одним махом. В его ручище рюмка выглядела наперстком.
Слегка потравиться сивухой – небольшая плата за помощь в важном деле, подумал я и сделал пробный глоток. На вкус прозрачная жидкость напоминала укропную воду, и я последовал примеру хозяина. Секунду спустя мне показалось, что меня стукнули молотком по голове. В ушах протяжно зазвенело, в глазах помутилось. Однако я еще сознавал, что следует делать дальше. Я начал торговаться и предложил ему за кейс двадцать фунтов. Дело двигалось очень туго, и я почти смирился с неудачей. Я твердо решил не идти дальше пятидесяти. И правда, что ему делать с портфелем из красной кожи и несколькими исписанными тетрадками? Но многолетний коммерческий опыт заострил его чутье. Если сделка не состоится, у него останется машина, а у меня – фига с маслом. Он заломил триста, и в конце концов мы сошлись на ста восьмидесяти.
– Вы готовы заплатить мне сейчас? – простодушно спросил он, снова разливая микстуру.
– Оплата по предъявлении товара, – выдавил я из себя.
– Вижу мудрого человека. «Поставь свою лошадь на площади с утра пораньше, – говорил мне мой папочка, – и возьми лучшую цену». Мудрый человек не покупает кота в мешке.
Голова у меня шла кругом. Со своими котами, лошадьми и наперстками он получит от меня столько, сколько захочет…
– Посидите минутку, сэр, – сказал Джойс, на которого лекарство не производило ни малейшего действия, – я пойду гляну. – Он набросил куртку и вышел без дальнейших рассуждений.
Я сидел не шевелясь и слушал колокольный звон, раздававшийся у меня в ушах. Через четверть часа он вернулся и сунул мне под нос кейс, крепко сжимая, однако, его ручку.
– Ничего нового о машине? – спросил я с тщетной надеждой.
– О, она давно ушла, сэр. Леди может потребовать страховку, ведь верно?
Спорить мне не хотелось. Внушительные габариты моего оппонента нисколько к этому не располагали, да и сама моя клиентка ясно дала понять, что портфель для нее важнее, чем автомобиль. Потеря машины была лишь досадной неприятностью, а утрата записных книжек грозила, возможно, крахом ее дел. Что же касается дневников, то они, скорее всего, были дороги ей как память. Я осторожно достал бумажник, стараясь не показывать Джойсу его содержимое.
– Вас не устроит чек? – спросил я. Трейлер затрясся от раскатистого смеха Мики.
– Нет, мистер. Мы люди простые, предпочитаем наличность.
Я отсчитал девять бумажек по двадцать фунтов, и он убрал их в карман, сначала тщательно осмотрев каждую. Я был не в восторге от этой сделки. Его откровенные намеки на то, что он считает меня соучастником, начинали меня злить.
– Холод такой, что у монаха яйца отмерзнут, – добродушно заметил он. – Приложимся еще, для согрева? – Он по-прежнему держал портфель в руках; на красной марокканской коже виднелась полустертая золотая надпись: «Хэдлам».
Исходя из принципа «с волками жить…», я еще раз вежливо согласился.
– Вторая проходит куда легче первой. Первая дерет горло, вторая смазывает. Настоящий продукт. Мой кузен Том присылает из Вестпорта.
Я опрокинул рюмку и получил еще один удар по голове. Вырвав у него из рук кейс, я выбрался из-за стола на абсолютно ватных ногах и потащился к двери.
– Вы, никак, собрались уходить? Маменькин сыночек! А ну-ка еще по одной, согреть вашу безволосую грудь! – Видя, что его увещевания никак не действуют, Джойс сменил тон: – Чего еще можно ждать от англичанина! – презрительно проговорил он. – Никаких манер и полное неумение пить!
Холодный воздух ударил мне в лицо. Я кое-как спустился по ступенькам и стал пробираться к шоссе между кучами отбросов.
Дойдя до дороги, я огляделся. Ни одной живой души – так же безлюдно, как и в начале моего разговора с Мэри Вуд. Теперь мне нужен был только транспорт. Прежде чем ловить такси, я похлопал себя по груди, чтобы убедиться, что бумажник на месте.
Бумажника не было.
Неудивительно, что Мики Джойс с такой легкостью расстался с кейсом.
Стоя на раздолбанной обочине и ожидая, пока прояснится голова, я думал о том, из чего готовят потин. Хорош же я был, если даже не почувствовал, как он вытащил у меня бумажник. Я сам виноват, что приехал без своего помощника, Джея Андерсона. Я должен был позвонить ему, как только узнал, что найдена машина Кэт Хэдлам.
Джей Андерсон – девятнадцатилетний юноша афро-карибского происхождения, проживающий в квартале Мосс-сайд [3]. Его мать Ловена – медсестра, акушерка и ангел-хранитель всех страждущих в окрестностях, и я многим ей обязан. Несколько лет назад она помогла мне не сойти с ума, когда умерла моя жена Эленки, чернокожая студентка медицинского института. Работать с Джеем непросто, он очень любит поспать и страшно обидчив, но кое-какую пользу все же приносит. Если бы с утра пораньше я потрудился вытащить его из постели, мы приехали бы сюда на моей машине и он стерег бы ее, пока я разговаривал с Мики.
Можно было бы найти способ позвонить ему и теперь, но пока он сюда доберется, мои деньги и их новый владелец будут уже очень далеко. Конечно, для воротил шоу-бизнеса вроде Кэт Хэдлам потеря новой «мазды» – сущий пустяк, но пропади я пропадом, если отдам за здорово живешь свой бумажник нахалу, который сидит в теплом фургоне в сотне ярдов от меня. Это была моя последняя мысль перед тем, как потин отключил мои мозги.
Я рухнул на землю лицом вниз, по-прежнему крепко сжимая в руках портфель Кэт Хэдлам. Никакой боли я не почувствовал. Потом, вспоминая этот инцидент, я понял, почему у любителей потина такие плоские лица.
Очнулся я в каком-то теплом и светлом помещении. Двигаться не хотелось. Сознание то возвращалось ко мне, то снова уплывало, как волна в плохом радиоприемнике. Я смутно чувствовал, что кто-то пытается влить мне в рот кофе, что я лежу в трейлере и в окна пробивается дневной свет. Голова раскалывалась. Когда я закрывал глаза, на сетчатке отпечатывались очертания окон. Я попытался сесть и тут же об этом пожалел: шею мою словно заменили ленточкой. Я громко застонал.
Мэри – а это был ее трейлер – варила кофе. Она сняла свою многослойную экипировку и в новом зеленом костюме «Адидас» выглядела вполне презентабельно. Фигура ее была далеко не бесформенной.