Со взорами к небу.
Но божье — вселико,
Небесное — разно:
Бог — в буре великой,
Бог — в грани алмазной.
И в розах, и в книгах,
И в думах, и в бое,
И в сладостных мигах,
Когда нас — лишь двое.
И в каждом есть божье,
И каждый угоден,
Покинув подножъе,
Войти в свет господен.
Не бойся, что много
Ты любишь, ты ценишь,
Исканиям бога
Доколь не изменишь!
1916
ВЫХОДЫ
Ante omnia cavl, ne quie voa teneret invitos: patet exitue.
Прекрасна жизнь! — Но ты, измученный,
Быть может, собственным бессильем,
Не говори, к стыду приученный,
Что тщетно мы взываем к крыльям.
Есть много роковых возможностей
Освободить мечту от власти
Житейских тягостных тревожностей,
Сомнений, унижений, страсти.
Душа, озлобленно усталая,
Томимая судьбой, как пленом!
Не даст ли отдых — стклянка малая
С латинской надписью: «venenum»?[6]
Желания, что жизнь бесплодная
В неодолимый круг замкнула,
Не отрешит ли — сталь холодная
Красиво отлитого дула?
Иль просто — мост над закрутившимся
В весенней буйности потоком,
Сулящий думам возмутившимся
Покой в безмолвии глубоком?
Что не воззвать: «Клинок отточенный,
Из ножен вырываясь, взвизгни,
И дай значенье — укороченной,
Но вольно-завершенной жизни!»
А древле-признанные способы?
Забыться в тепловатой ванне,
Чтоб все померкло, и вопроса бы:
«Сон скоро ль?» — не было желанней!
Иль, жуткими прельстясь дурманами
И выбрав путь прямей, бескровней,—
Упиться угольями рдяными
С изящной, низенькой жаровни!
А прочный шнур, надежно взмыленный,
Сжимающий любовно шею,
Чтоб голос, негой обессиленный,
В последний раз воскликнул: «Смею!»
А окна, что восьмиэтажные
Пред взором разверзают бездны?
А поездов свистки протяжные
И рельсы, — этот «путь железный»!
О! Если, с нежностью магической,
Тебе мечта твердит: «исполни!»
Подумай: в искре электрической
Затаены удары молний!
Иди, и, с мужеством сознательным,
Хоть раз один упорствуй в вере,
Не кроясь доводом предательным,
Что заперты пред нами двери!
Живите вы, чьи сны развеяны
Над роскошью пути земного!
Усталы, брошены, осмеяны,
Вы крикните: «Еще и снова!»
Но вы, на полпути поникшие,
Вы, чуждые блаженства в муке,—
Припомните уста, привыкшие
Учить бестрепетной науке!
Для вас, изведавших ничтожество
Своих надежд, сказал Сенека:
«Открытых выходов есть множество
Из тесной жизни человека!»
15 февраля 1916
УЙДИ УВЕРЕННО
Кого из жизни бури выбили,
Кто сух, как запыленный куст,
Не выдавай желанья гибели
И дум, что мир уныл и пуст,—
В словах ли сдержанных, в изгибе ли
Отвыкших улыбаться уст.
Таи, что мутными и жуткими
Часы влачатся для тебя,
Что жизнь, как жерновами, сутками
Твое сознанье мнет, дробя,
Что счастлив ты лишь промежутками
Меж явью, сумрак возлюбя.
Что и во снах, порой, без жалости
Все тот же ужас бытия
Тебя гнетет в твоей усталости,
Иль тайно колет, как змея…
Прикинься, что земные малости
Отринула душа твоя.
Умей притворными улыбками
Встречать обманчивых друзей,
Грустить прилично, лишь со скрипками,
Поющими в кругу гостей;
Как кормщик, над валами зыбкими
Скользить насмешливо умей.
И, высмотрев спокойно с палубы,
Что твой последний луч погас,
Что, как поверхность ни блистала бы,
Дна не достанет водолаз,—
Ты вдруг, без выкриков, без жалобы,
Уйди уверенно от нас!
1916
ПЕРЕШЕДШИЕ — ОСТАВШИМСЯ
Мы — здесь! мы — близко! Ты не веришь?
О, бедный! о, незрячий брат!
Ты мир неверной мерой меришь!
Пойми, — чему ты верить рад:
Что бесконечна жизнь; потери ж
Обманывают только взгляд!
Твой взор не видит. Всё ж мы близко,
Вот здесь, вот там и близ тебя!
Пусть Смерть глазами василиска
Глядит, мгновенное губя:
Сияньем неземного диска
Любовь горит, всегда любя.
Усни для этой жизни косной:
В твоей руке твой карандаш
Шепнет, что есть иные весны,
И ты узнаешь голос наш.
Дух торжествует светоносный,
Твоя и наша жизнь — всё та ж!
Сейчас, вот в этот миг, не в высь ли
Твои возносятся мечты?
То мы подсказываем мысли
Тебе — из тайны темноты;
То наши помыслы нависли
Над сном твоим: им внемлешь ты!
Жить лишь до смерти — слишком мало!
Того не допустил творец.
Пути безгранны идеала,
Далеки цели и венец.
Смерть! смерть земли! твое где жало?
Жизнь! жизнь земли! твой где конец?
1916
СОНЕТ К СМЕРТИ
Смерть! обморок невыразимо-сладкий!
Во тьму твою мой дух передаю,
Так! вскоре я, всем существом, вопью,—
Что ныне мучит роковой загадкой.
Но знаю: убаюкан негой краткой,
Не в адской бездне, не в святом раю
Очнусь, но вновь — в родном, земном краю,
С томленьем прежним, с прежней верой шаткой.
Там будут свет и звук изменены,
Туманно — зримое, мечты — ясны,
Но встретят те ж сомнения, как прежде;
И пусть, не изменив живой надежде,
Я волю пронесу сквозь темноту:
Желать, искать, стремиться в высоту!
22 марта 1917
В АЛЬБОМАХ
МЫ
Мы — гребень встающей волны.
Мы были гребень волны взнесенной…
Но белой пеной окроплены,
Мы разостлались утомленно,
Как мертвый плат живой волны.
Мы исчезаем… Нас поглощает
Волна другая, чтоб миг блестеть,
И солнце зыби позлащает
Волн, приходящих умереть.
Я — капля в море! Назад отринут,
Кружусь в просторе, — но не исчез.
И буду бурей снова вскинут
Под вечным куполом небес!
1917
В АЛЬБОМ Н***
Люблю альбомы: отпечаток
На них любезной старины;
Они, как дней иных остаток,
Легендой заворожены.
Беря «разрозненные томы
Из библиотеки чертей»,
Я вспоминаю стих знакомый
Когда-то модных рифмачей.
Он кажется живым и милым
Лишь потому, что посвящен
Виденьям серебристокрылым
Давно развеянных времен.
И, вписывая строки эти
В почти безгрешную тетрадь,
Я верю, что еще на свете
Осталось, для кого писать!
6 марта 1916
П. И. ПОСТНИКОВУ
Что в протоплазме зыблил океан,
Что древле чувствовал летучий ящер,
В чем жизнь была первичных обезьян,—
Всё ты впитал в себя, мой давний пращур!
И плоть живую передал ты мне,
Где каждый мускул, все суставы, кости
Гласят, как знав, о грозной старине,
О тех, что спят на мировом погосте.
Наследие бесчисленных веков,
5
Больше всего остерегаюсь, чтобы кто-либо не удержал вас против воли: выход открыт. Сенека (лат.).