***
Что думали про них в заведении, то каждый по-своему скажет. Кто верил, кто смеялся, кто угадывал правду. А они так и жили – Таня на постели, Клим на сундуке. Вроде, как и действительно – брат. В остальном все вернулось на прежний лад, комната Танина оставалась за ней, но ее она теперь использовала только как сценическую грим-уборную, все равно все ее нарды в комнатушке Клима не поместились бы. Пела. Жили.
Таня потом всю жизнь будет вспоминать этот отрезок времени, как самый счастливый. Она занималась, чем хотела, чем нравилось. Благодаря обстоятельствам с нее осыпались все сословные ограничения и обязанности, от нее никто ничего не ждал, не требовал. Пусть в небольшом и замкнутом мирке придорожного притона, но она была абсолютно свободна и, по большей части времени, спокойна. А самое главное – за все это она никому и ничем не была обязана. Но кончилось это все довольно скоро.
Танюша пела в тот вечер, сидя за фортепьяно, сама себе аккомпанируя, и не всех посетителей могла рассмотреть – некоторые находились далековато от инструмента, а по краям залы стоял полумрак. Но певицу было хорошо видно и слышно отовсюду. В разгар вечера прискакали господа офицеры, сидели допоздна, после многие разъехались, а один пожелал остаться. Потребовал хозяина, тот вышел к гостю.
– А что, скажешь? Есть ли у тебя с кем ночь провести? Солдатская жизнь, она знаешь какая! Истосковался, понимаешь ли.
– Да как не быть! – хозяин махнул полотенцем половому, тот побежал предупреждать девиц. – Какую, изволите, Ваше благородие? Беленькую, черненькую? Или можно в город послать, но это тогда обождать придется.
– Да нет, здешнюю хочу. Татьяну зови, – отвечал офицер, хозяин кивнул.
Явилась чуть погодя разодетая Танька. Смуглый господин разглядывал ее с минуту, потом снова кликнул хозяина.
– Ты кого мне подсовываешь, шельма?
– Так сами ж Таньку пожелали, барин! – не понимал тот претензий. – Что стоишь, дура! Видишь, господин ласки желают?
Танька с широкой улыбкой пошла в обход стола. Работала. Офицер оттолкнул ее и с прищуром прошипел хозяину заведения:
– Мне полицию позвать? Или ты мне сюда сей миг баронессу фон Адлер предоставишь? Татьяну Осиповну? А?
Хозяин растерялся, совершенно не понимая, что от него хотят. Видимо, офицер по его лицу понял, что тот не врет.
– Только что тут песни пела! Раз живет в твоем заведении, значит должна обслужить по первому разряду! Ну-ка, давай ее сюда.
– Вы спутали что-то, господин хороший. Дама та к гостям не выходит! Да и зовут ее не Татьяна, а вовсе даже Зинаида. Обмишурились Вы.
– Я обмишурился? – захохотал Мавродаки, невесть как оказавшийся в этом краю. – А ну, показывай, где живет!
Хозяин застыл, не желая ни злить гостя, ни жертвовать приносящей ему золотые яйца Зинаидой. Пока он думал, офицер выложил на стол пистолет. Тут же к ним метнулся крутящийся поблизости половой и с поклонами повел Мавродаки, показывая дорогу. Тот пнул ногой дверь комнаты и застиг ее испуганную обитательницу, которую за минуту до того успела предупредить Манька. Клим был в отъезде с поручением.
– Ну, что, баронесса? – гость оглядывал убогое обиталище, скривив тонкие губы. – Вот и встретились? Вот, значит, где Вы теперь обитаете! Придорожной шлюхой изволите служить? Так-так. А гонору-то было! Попрошу со мной в апартаменты.
– Извольте выйти вон! – у Тани тряслись губы. – Я Вас не знаю.
– Ну, так узнаешь, красавица! – улыбался противной улыбочкой Мавродаки. – Я ж тебе еще год назад предлагал узнать меня, а ты все нос воротила. Извольте сейчас! Татьяна Осиповна?
– Вы меня с кем-то путаете! – Таня была бледнее бумаги. – Я певица, и Вы не смеете разговаривать со мной в подобном тоне. Извольте выйти!
– Пойдешь, коза? Пойдешь – миром обойдемся. Я даже муженьку твоему не скажу, что тебя нашел. А нет – так за мной не залежится! Завтра же здесь полиция будет. Разнесут этот вертеп до донышка! А, хозяин?
Хозяин, подслушивающий из-за угла, стоял – ни жив, ни мертв. Он так и не мог понять, ошибается заезжий господин, или эта скользкая девица, таким странным образом появившаяся в его доме, вот-вот подведет их всех под монастырь? Но тут на подмостках появилась Матрена Антиповна и, проявив вдруг женскую солидарность, вступила в мизансцену.
– Ну, обознался, касатик, так признайся, – миролюбиво попыталась она увести гостя из жилых помещений.