– Здравствуйте, Клим Валерианович – Таня переступила порог и, по-хозяйски пройдя мимо Клима, усадила дочку на сундук у окна.
Обернулась. Молча смотрела на дверь, пока ту не прикрыли с другой стороны. В коридоре все затихло. Клим поднял на нее глаза и сразу понял, что вернулась она не к нему, что ей нужен отдых на пути, не более. Но он так рад был, что она именно его выбрала для своей передышки, что тут же улыбнулся ей навстречу, потом засуетился, стал раздевать, усаживать. Кинулся кормить.
Ближе к вечеру они сидели и разговаривали «обо всем», как бывало раньше. Клим захотел отдать ей деньги, она сказала: «Потом, потом…» Со смущением показал романс, она прочла, встала и поцеловала его сидящего в макушку. Свернула листочек и спрятала себе за корсаж. Потом рассказала, как жила эти два года. Ее обмороки в кабинете станового пристава были не от голода. Через пару недель она поняла, что готовиться стать матерью и стала думать, куда бы приютится на это время. Вернуться сюда боялась, так как муж это место уже знал. Нашлись добрые люди, пригрели. Зайдя в изнеможении в какую-то сельскую церквушку, так там она и задержалась. Осуждения не было, она показала документы вдовы, ее даже жалели. Врала, да. Она учила поповских детей музыке, ей давали кров и пищу. Родилась девочка. Окрестили Наденькой. Как только девочка окрепла для дальних путешествий, Таня направилась сюда. Нет ее душе покоя. Сколько же врала она за это время! Как хочется повиниться, открыться. Даже на исповеди не смела. Пришла вот сюда, к нему. Иначе невыносимо жить.
– Прости меня! – слезы текли по Таниным щекам. – Прости! Ты простишь – и многое мне простится, я знаю.
– Да за что ж, Танечка! Ну, прощаю, прощаю, конечно! Не плачьте, милая. Да и что ж такого? Ну, кто ж в жизни не солгал? Так не бывает, так не проживешь. Если только в скиту, праведником. А мы ж – в миру, среди людей. Зато вот дочка, какая славная у Вас. Ну, что ж, что лгала. Простится. Хотя бы ради нее!
– И за себя прости, – Таня прикусила губу.
– Прощаю, – тихо сказал Клим.
Таня подняла на него высохшие уже глаза и долго-долго глядела. Потом произнесла:
– Я грешница великая. Я не только лгу. Я, Клим, человека убила.
– Господи! Воля твоя! – испугался за нее Клим. – Как? Когда? Да не может такого быть!
– Может. Может, – Таня опустила лицо.
– Кого? – шепотом спросил Клим.
– Не мужа, не бойтесь, – Таня шмыгнула носом. – Приятеля его, вот, что тогда сюда явился. Вы его видели.
– Да, что не мужа – понятно… Боже мой! Бедная Вы, бедная. Сколько ж это мук-то! Давно это?
– Да вот прямо тогда, почти сразу как уехали. Я болела с месяц, а потом… Сама не знаю, откуда только силы взялись? Но, так, может, и не ушла бы я оттуда вовсе, там бы сгинула. А теперь что ж, – Таня подошла и поправила одеяльце на спящей девочке.
– У него фамилия еще такая странная… Не русская. Да?
– Да, – отвечала Таня. – А я разве называла ее когда?
– Тогда. Ночью. Но я не запомнил…
– Ну, ладно, – Таня вздохнула и повернулась к дверям. – Нам, наверно, пора,
– Даже не переночуете? – Клим боялся заплакать у нее на глазах.
– Да боюсь, – улыбнулась Таня. – Как бы снова муж не нагрянул.
– Какой муж? – испуганно спросил Клим и посмотрел на нее странным взглядом. – Вы что ж, ничего не знаете, Таня?
– Не знаю чего? – Тане стало отчего-то холодно и очень-очень страшно.
Клим отвернулся и снова полез туда, где прежде хранились ее деньги. Он вытащил стопку старых газет и стал судорожно перебирать их, листать, что-то отыскивая.
– Я, Таня, со всех волостей… С губернии той, где ваш гарнизон с мужем… – он продолжал искать. – Я ж у всех приезжающих, даже, если завернуто в них что было… Вот!
Он достал из кипы бережно хранимых им отголосков Таниной жизни одну газету и протянул ей.
– Что это? – она почему-то боялась взять ее в руки.
Тогда Клим сам нашел и прочитал коротенькое оповещение.
– «Штабс-капитан Владимир Мавродаки разжалован и сослан за дуэль, на которой от его руки погиб поручик N-ского полка Василий фон Адлер», – Клим с жалостью посмотрел на Татьяну. – А Вы не знали? Это еще два месяца назад, в июле.
– Как в июле? В каком июле? – Таня снова заплакала. – Значит, я не… Значит, Вольдемар жив?
– Жив, Таня. Но он убил Вашего мужа. Вы это-то поняли?
– О, Господи! – Таня рухнула на постель.
***
Таня с Наденькой остались. Они теперь спали вдвоем на кровати, Клим на своем горемычном сундуке. Таня ходила, что-то делала, даже улыбалась. Но Клим видел, что настоящей жизни в ней нет. Петь она отказалась наотрез. Она, вообще, по всей вероятности, не хотела начинать ничего, что могло снова привязать ее к этому жилищу. Она просто была рядом с ним, о чем-то подолгу думала иногда. Рассказывала истории про поповскую семью, о том, как жили они это время. Как тоскливо и тесно ей было в их мирке, как рвалась она куда-то, сама не ведая куда. Но ее прочно держали дочь и чувство вины. Вина, наверно, даже больше. Казалось ей, что рядом с батюшкой, с его благочинной семьей, с церковью, со службами ей может перепасть благодати и не так страшно будет, как в ином месте. Но признаться не могла. Теперь вот оказалось, действительно, простили, пожалели.