– За избавление, сын мой, желаешь свечечку поставить? Пойдем, покажу где.
Он увлек их к той небольшой церквушке, что нынче была свободна от службы, и по дороге все рассказывал про какую-то тутошнюю икону, про ее чудеса и ограждение от бед. У порога он их оставил. Набравшись смелости, Лиза спросила у уже уходящего пресвитера:
– Скажите, а где здесь скит?
– На что тебе, дочь моя? – обернулся тот.
– Я хотела повидать одного человека, что сейчас живет при нем.
– Никак не возможно, – покачал тот головой. – Туда даже нам, монастырским, ход только по благословению. Если только он сам возжелает, тот человек.
– Скажите, неужели они вовсе оттуда не выходят? – опешила Лиза, не ожидавшая такого поворота дел. – Как же это! Я так издалека ехала…
– Дочь моя, в скит уходят, все равно, что из жизни, – батюшка смотрел на девушку с сожалением, но без сочувствия. – Из мира. Твое желание нынче не важно. Смирись.
– Но как же так! – снова и снова повторяла Лиза. – А может быть он и захочет, ведь он просто не знает что я здесь. Можно ли послать кого-то сообщить?
Батюшка покачал головой и долго смотрел на Лизу молча, пока она не опустила требовательный взгляд.
– Молись, дочь моя, – батюшка перекрестил всю компанию и снова собрался уходить, но потом обернулся и с улыбкой изрек: – К трапезе-то выходят, как не выходить.
Молодые люди поставили свечи в пустующей церкви, помолились каждый о своем, потом отстояли большой молебен в центральном храме. Перед их глазами сменялись довольные и упитанные тетки с румяными младенцами на руках, сухонькие старушки, как бы, уже одной ногой находящиеся в царствии небесном, и оттого взгляд имеющие неземной, устремленный куда-то вдаль, за невидимую грань. Мужички, вполне благополучные с виду, но что-то имеющие на душе лишнее, какую-то занозу, об избавлении которой и просили тут. Шепчущие то ли молитву, то ли просьбу девицы, мало, чем отличающиеся от Лизы с Лидой. Зрелые женщины с пустыми глазами, и с глазами, полными надежды или боли, пожилые матроны, стоящие службу как исполнение долга, как солдатский пост.
Больше всего поразил Лизу молодой парень, почти мальчик. Наверно, ровесник ей, или чуть помладше. Нет, ему не могло быть больше лет пятнадцати, а взгляд был «как в последний раз!». Он молился так истово, так взахлеб, так, не замечая никого вокруг, как если бы испрашивал жизнь по новой, вот прямо сейчас и никогда больше. Себе ли? О себе ли? Неважно это было сейчас вовсе! Просто это было так сильно, так взаправду, так на разрыв, что Лиза, если бы мольба была обращена к ней, не выдержала бы и секунды, исполнила сполна. «Пусть у него сбудется, ему так надо, – подумалось ей вдруг про себя. – А тебе? Тебе самой разве не нужно? Нужно. Но, если почему-то нельзя обоим, то тогда, Господи, лучше ему. Я не вынесу все время вспоминать этот его захлебывающийся шепот!»
Дорога, долгое стояние, новая обстановка, совершенно забытый голод, потому что корзины остались у Кузьмы, а обедать решили не выходить из ограды – все сложилось в одно и легло на плечи тяжестью безразличия. День клонился к закату. Надо было принимать решение – искать ночлег рядом с монастырем, или уж отправляться в длинную обратную дорогу. Ни о каких заездах в усадьбы речи уже не шло. По лицам своих спутников, Лиза поняла, что они всей душой рвутся обратно в город, что все, что могли, они здесь для себя уже почерпнули, что они устали, что хотят в привычную, понятную обстановку, но ради нее согласны терпеть.
Толпа паломников рассеялась, редкие группки отставших и отдельные прихожане медленно покидали монастырские пределы, и вот из-за деревьев, которые приезжие приняли за опушку леса, показалась небольшая вереница разномастной публики. В основном, это были женщины. Кто в повседневном платье, кто в дорогом барском, кто почти в монашеском, но с простыми косынками, двое в откровенном рубище – все они направлялись к трапезной. Мужчин среди них было трое. Отца Лиза узнала сразу, окликнула негромко. Он обернулся, увидел ее ясно, потому что был недалеко от аллеи, на которой стояла Лиза с друзьями, наклонил голову, как бы вглядываясь против заходящих закатных лучей. Узнал. Не остановился, а опустив голову, проследовал дальше. Ждать стало нечего.
***
Городской шлагбаум повозка монастырских паломников миновала уже в полнейшей темноте. Половину обратной дороги Лиза и Алексей молчали, а Лида и Петр переговаривались с Кузьмой, постепенно передавая ему все события дня, стараясь при этом обходить стороной последнюю сцену. Тот комментировал в своей манере особо яркие моменты, но к Лизе напрямую не обратился ни разу и про отца ничего не спросил. Миновав поворот, который вел к мосту, Кузьма проехал еще с четверть часа и остановился у обочины.