Инга Кондратьева
«Девятая квартира в антресолях»
книга первая
Весна 1896. Гадалка.
***
На открытой террасе приволжской ресторации в полдень апрельского дня за единственно занятым столиком шумно пили кофе двое молодых мужчин. Ветерок с реки дул прохладный, робкие травинки еле пробивались сквозь вчера только оттаявшую поверхность земли, и, если присмотреться, казалось, вдали еще можно было разглядеть под деревьями чернеющие на солнце остатки лежалого снега. Природа в этом году не торопилась со сменой сезонов, хотя пасхальная неделя миновала еще в прошлом месяце. Официант ежился, уж раз в третий подавая господам мгновенно остывающий кофе, но те как будто не замечали этой мелкой неприятности. Явно не сей бодрящий напиток являлся сейчас основным поводом их нахождения здесь, а само это место в такой близости от дефилирующей публики. Сюртуки они сменили нынче на широкие светлые пиджаки и твердо решили, что весна для них пришла окончательно, что и требовалось продемонстрировать гуляющим горожанам. К тому же они кого-то ожидали. Были они полны рвущихся наружу сил, видимо, удачливы в делах и выглядели уверенными в себе до такой степени, что, казалось, весь мир принадлежит им. А если что и не принадлежит пока, то пойди, возьми и владей безраздельно! Одним из них был помощник архитектора Нижегородской ярмарки Лев Александрович Борцов, вторым – его приятель еще по художественному училищу, сын мебельного фабриканта Антон Николаевич Шульц.
– Вот увидишь, Антуан, сейчас войдет и с порога заведет свою любимую песню: «А переделай-ка мне всё… а-ааа… э-эээ… в мавританском стиле!»
– Это курительная тебе что ли, или вот – кофейня? – Шульц махнул в сторону вновь остывших чашек. – Русский павильон. На русской выставке. Тоже мне, андалузский мориск! Не смей ему поддаваться, ты слишком часто идешь у него на поводу. Ты создал прекрасный русский север – лаконичный, выдержанный. Не вздумай ничего переделывать!
– Да это я так, для примера сказал, – Лев Александрович хоть и говорил про своего знакомого несколько свысока, но тон был вполне доброжелательным. – Ты ведь знаешь, его не стремление к переменам гложет, а необходимость, чтобы все вокруг постоянно крутилось, двигалось. Хоть куда, хоть зачем. Я ж люблю этого тюленя и сто лет как наизусть знаю! Надо просто занять его чем-то другим… Тем более, что времени на переделку все одно не остается – скоро уж комиссия. Да и мне мое творение, если честно, ох, как нравится, хоть это и не скромно, брат! Но вот оно уж точно – от первой линии на листе до последней драпировки – все мое. Я теперь так осмелел, брат, что вот тебе скажу – хочу свой особняк построить. Даже наброски уже делал…
– Вот новость-то! – удивленно приподнял брови Шульц. – Да ты их, сколько уже перестроил, что тюленю твоему в Успенском, что еще по России? Штук семь-то уже наберется?
– Не понял ты, Антуан – свой, абсолютно свой, не в паре, не под руководством и не для чужого дяди, – Борцов мечтательно прикрыл глаза. – Самому строить, самому жить, самому и владеть.
– Эх, махнул! Это ж удовольствие не из дешевых, – Антон Николаевич помешивал ложечкой остывший кофе, не пил его, а поглядывал на приятеля. – И, хоть нынешний год может принести нам неплохой куш, для того так и выкладываемся, да пока это только надежды. И не вбухаешь же ты все, что есть за душой, в одно сомнительное предприятие? Если только приданое богатое взять! – подтрунивая над другом, Шульц, прищурившись, улыбнулся.
– Фи, жениться… Да еще и на приданом. Экий mauvais ton. И что сомнительного ты видишь в моем проекте? – Лев Александрович глаза открыл и смотрел теперь на Шульца пытливо. – Ты не веришь в своего друга?!
– Да и не разорваться же тебе! – развел руками тот. – Ведь домом-то управлять надобно, истопники там всякие, горничные, дворники… Жениться, срочно жениться! Ты ж свои чертежи-картинки на это никогда не променяешь! Не проект – прожект! Прожектер, ты, брат! Да и не видел я что-то домовладельцев моложе лет этак пятидесяти, а ты хоть и не мальчик уже…
– Не мальчик, не мальчик. Но – муж! – прогрохотало вдруг от входа.
В проеме арки стоял огромный дядька в тройке и цилиндре, полотняные занавеси хлопали у него за спиной на ветру и был похож он то ли действительно на тюленя, у которого внезапно выросли крылья, и он только пробует взлететь, не зная толком, как ими пользоваться. То ли просто на располневшего и подобревшего Мефистофеля.
– Савва, и ты туда же! – притворно застонал Лев Александрович. – Пощади! Двоих вас я не выдержу, уймите свои матримониальные намерения на мой счет! Хотя бы на сегодня.
– А что за… э-эээ… планы вы тут, друзья мои, строите? Да без меня?! – пророкотал, усаживаясь за столик, известный заводчик, по настроению – меценат, а нынче еще и член Особой комиссии по устроению вышеупомянутой Выставки Савва Мимозов.