— Я тебя не убью.
Агата помогла ей выбраться. Увидев горы тел, девушка взвизгнула и зажмурила глаза.
— Боже мой!
— Нельзя здесь оставаться. Наверху есть еще люди.
— Убили… убили всех…
Агата насильно потянула девушку за собой. Они спустились по узкому лазу в канализационный коллектор с покатой крышей. Идти пришлось пригибаясь.
Добрались до лестницы ведущей наверх.
— Жди здесь.
Перескакивая одной рукой с перекладины на перекладину, Агата поднялась, уперлась головой в железный люк. Надавила. Не двигается.
Как бы ей сейчас пригодилась бионическая рука.
Уперев плечи в люк и собрав все силы, Агата сдвинула крышку. В лицо ударил солнечный свет. Она выбралась. Вокруг только лес и никого больше.
— Лезь наверх.
Девушка медленно карабкалась, держа в одной руке ребенка. Лаз сужался к вершине.
— Дай мне его, — предложила Агата.
— Нет.
— Ты не пролезешь.
Девушка передала Агате ребенка.
Трудно было понять девочка это или мальчик. Ребенок мирно спал, не подозревая какой ад прошла его мать.
Щелкнул за спиной затвор. Агата обернулась. Жерар нацелил на нее автомат.
Время для Агаты остановилось. Она смотрела в глаза человеку, которого до сего дня считала родным. Это был не Жерар, а некто другой — жестокий, расчетливый, чужой.
Девушка показалась из люка. Жерар выстрелил. Агата интуитивно отвернулась, прикрывая малыша. Молодая мать замерла с широко раскрытыми глазами, на ее лице отразился ужас. И тут Агата вдруг поняла — мать не страшилась смерти, она боялась никогда больше не увидеть своего ребенка.
С пулей в груди девушка беззвучно упала, словно коровья туша.
Младенец заплакал.
— Агата, — спокойным голосом обратился Жерар. — Отдай мне ребенка.
Автомат лежал на земле возле люка — не дотянуться. Если Агата дернется в сторону, Жерар прикончит ее.
— Что ты с ним сделаешь?
— Сама знаешь.
— Он здоров. Они все были здоровы.
— Я знаю.
— Тогда почему?
Жерар глубоко вздохнул.
— Представь, если мир узнает, что чума излечима? Система, которую мы создавали тридцать лет и такой кровью — рухнет.
— Каждая женщина имеет право на собственного ребенка.
— А если появится новая чума? Ты об этом подумала?
— Маркус Давыдов — мой отец, — Агата обернулась, посмотрела Жерару в глаза. — Ты знал, когда забрал меня из детдома.
— Я относился к тебе как к дочери.
— Вранье! Ты растил меня на убой, как свинью. Ты знал, что отец мечтает меня найти, и воспользовался мной, чтобы устранить его.
— Поверь, я не хотел до этого доводить. Он собирался рассказать всем о лекарстве, я не мог этого допустить.
— А если бы у тебя появился шанс спасти свою жену и сына?
Жерар долго молчал.
— Отдай мне ребенка, Агата.
— Нет. Он — доказательство, что лекарство существует.
— Ты сможешь снова стать девятой. Я все устрою.
— Я никогда не буду девятой. Никогда!
Жерар закрыл глаза, нажал на спуск. Пуля попала Агате в живот.
Она упала.
Жерар поднял ребенка, посмотрел на него внимательно, будто сам не верил в реальность его существования. Приложил к нему горячее дуло.
— Нет!
Выстрел. Кровь выплеснулась на лицо Агате. Она закричала, закашлялась.
Лицо Жерара стало каменным, он пошатнулся. Прежде чем упасть, кто-то выхватил у него ребенка из рук.
Это был Дайкин. Малыш громко плакал.
— Врачей сюда! — закричал полицейский в рацию.
Приближался вертолет. Агату подхватили на руки. В глазах потемнело.
Агата очнулась в больнице. Дайкин сидел на стуле и внимательно за ней наблюдал.
— Ты выживешь. Врачи сказали, пуля прошла навылет, потому что в животе у тебя… Ну это, пусто.
— Жерар…
— Мертв. Девятые расформированы.
Она ожидала, что пристегнута наручниками к кровати.
— С тебя сняты обвинения. Мы нашли в бункере, — он сглотнул. Ему тяжело было вспоминать тот ужас, который там наворотили девятые по приказу Жерара. — Записи Маркуса Давыдова, образцы лекарства. Его сейчас изучают в Репродукторе.
— Он боялся, что система рухнет.
— Она рухнула, когда девятые стали убивать ни в чем неповинных людей.
— Что теперь будет?
Он встал.
— Перемены. К лучшему ли — покажет время, — он открыл дверь палаты. — Кстати, к тебе посетитель.
Вошла медсестра с ребенком на руках. Передала его аккуратно Агате.
— Это мальчик, и у него нет мамы.
— Теперь есть, — сказала она.