О том, что меня может ждать там, на крыше, скрытой от меня декоративным бортиком, стараюсь не думать.
Хотя... Зачем врать?
Мои мысли, вступают в жаркий спор, гадая о том, что там может быть.
- Засада? И стоит мне очутиться наверху, как десятки стволов мигом нашинкуют меня своими зарядами?
- Нет... Бред. Были бы там воины - уже бы расстреляли - времени на это у них, пока я по крышам скакал, предостаточно было.
- Там могут быть дроны, - настаивает другая, отливающая металлом мысль: - Тау их во множестве применяют. А что раньше не стреляли - так может им только крышу стадиона охранять сказали. Они же тупые.
- Ага, - немедленно принимается возражать третья, лучащаяся уверенностью: - И тупые и косые. Не попадут - увернёмся!
-Хватит - Прерываю сам себя я, но последняя, самая гадкая мыслишка, успевает ехидно пропищать, скрываясь в глубинах сознания:
-А ты не забыл, а, инквизитор? Голоса в голове - первый признак одержимости?
Не отвечаю, да и глупо это - самому себе отвечать.
Разбег.
Шаг, второй, третий - вот уже и край!
Какая короткая крыша!
Толчок!
Ожившая турбина наполняет меня мелкой дрожью. Она басовито ворчит, и, напрягая все силы, возносит меня по пологой дуге к бордюрчику, ставшим в этот миг олицетворением всех человеческих желаний.
- А, наверное, со стороны, это красиво, - проскальзывает очередная мыслишка: - Раннее утро, чистейшее небо и по нему, оставляя огненный след, несётся сгусток веры в сверкающей броне.
Турбинка смолкает, отработав весь заряд накопителей и я, взлетев над столь желанной крышей, начинаю своё падение.
Крыша пуста - это я успеваю заметить, прежде чем моё тело, подчиняясь законам мироздания, ударяется о чёрную, словно покрытую слоем резины, поверхность.
Короткий отскок и меня закручивает словно на льду. Вот только не бывает лёд таким пружинящим и тёмным.
Остановка.
Сажусь, упираясь руками в покрытие.
- Сверкающий сгусток веры? - Хмыкаю, косясь на пропаханную при падении, посадкой это назвать сложно, борозду.
- Ха! Как по мне, то шлёпнулся я, как... Как мешок картошки, сброшенный с грузовика нерадивым огрином.
Куда идти становится понятно сразу - у стены, метрах в полста от себя, обнаруживаю небольшую будочку. Её дверь не в силах сдержать даже лёгкий пинок, и она немедленно слетает с петель, открывая лестницу, ведущую вниз.
Несколько пролётов и я оказываюсь на небольшой площадке, с которой открывается вид на внутреннюю часть стадиона.
М-да. Я о нескольких сотнях говорил? Тех, кто здесь нашли укрытие?
Забудьте!
Всё внутри заставлено палатками. Непривычная форма - они похожи на толстоногие грибы, окрашенные в яркие, излишне радостные для нынешней ситуации, цвета. И всё это говорит, нет - кричит об их чуждом происхождении.
Меж палаток снуют люди и я, улёгшись на живот, начинаю вести наблюдение.
Вот девочка, играющая со скакалкой - весёлый и непосредственный символ детства. За ней наблюдает женщина средних лет. Её рука висит на перевязи и она, не сводя взгляда с ребёнка, то и дело гладит её целой рукой.
Мужчина в возрасте. Почти старик. Бредёт меж палаток то и дело приникая к кружке-термосу. Пьёт и морщится. Лекарство? Возможно.
Его обгоняет молодой мужчина на костылях. Одна нога поджата и покрыта чем-то белым. Бинты? Что-то в его образе не так, и я прищуриваюсь, заставляя оптику приблизить заинтересовавший меня объект.
Чёрные, спортивного вида, брюки с белыми лампасами в две полосы. Зелёная, оливкового цвета рубаха навыпуск. На рукаве и плечах тёмные пятна. Ранения? И как странно ему прилетело...
Стоп!
Словно пелена спадает с моих глаз, когда я понимаю, во что именно он одет.
Форменная рубашка гвардейца. Самая типовая, повсеместно распространённая и такая неузнаваемая от тёмных пятен на месте споротых шевронов и погон.
Дезертир!
Холодное, полное ярости, пламя вспыхивает во мне, выжигая прочие чувства.
Предатель! Клятвопреступник!
Как мог ты предать? Пусть не Его - тот суд тебя всяко настигнет! Как мог предать ты человечество, вскормившее тебя?!
Покарать! Немедленно и показательно!
Прежде чем подняться, успеваю заметить ещё с десяток таких же, разномастно одетых фигур. Кто-то, как и этот дезертир, имеют лишь рубаху, у других от формы только брюки, ещё на ком-то глаз выхватывает форменные сапоги, ремень, но всех их объединяет одно - все эти недобитки движутся к одной цели - к большому белому шатру, стоящему в отдалении от жилых палаток.