– Код тысяча, – произнес диспетчер. – Код тысяча.
За все время работы детективом Патрик слышал эти слова только два раза. Один раз в Мэне, когда неплательщик алиментов взял полицейского в заложники, а другой раз здесь, в Стерлинге, когда сообщили об ограблении банка, но тревога оказалась ложной. Код 1000 означал, что все должны освободить эфир для диспетчера. Это означало, что произошло нечто, выходящее за рамки полицейской рутины.
Это означало, что речь идет о жизни или смерти.
Хаос – это неуправляемая толпа учеников, которые в панике выбегают из школы, наступая на раненых. Это мальчик, который держит лист с надписью «Помогите!», в окне верхнего этажа. Это две девочки, которые плачут, тесно прижавшись друг к другу. Хаос – это снег, розовый от крови. Это родители, которые, выкрикивая имена своих детей, тянутся к школе сначала тонким ручейком, потом мощным потоком. Хаос – это объектив камеры, направленный тебе в лицо, это нехватка врачей, нехватка полицейских, отсутствие плана, по которому нужно действовать, когда привычный мир рушится.
Въехав двумя колесами на тротуар, Патрик достал бронежилет. От прилива адреналина в глазах поплыло, слух и осязание обострились. О’Рурк, начальник городского полицейского управления, стоял посреди всей этой страшной сумятицы с мегафоном в руках.
– Мы пока толком не знаем, с чем имеем дело, – сказал он. – Сюда уже направили спецназ.
Патрику было плевать на спецназ. К тому моменту, когда прибудет помощь извне, преступник мог выстрелить еще сотню раз.
– Я иду туда, – сказал Патрик, доставая пистолет.
– Никуда вы не пойдете. Это не по инструкции.
– К черту инструкции! Потом можете меня уволить.
Взбегая на крыльцо школы, Патрик краем глаза заметил еще двоих полицейских, которые поспешили за ним вопреки запрету начальника. Их он направил в разные коридоры, а сам ворвался в гущу толпы. Дети толкались, пытаясь выбраться наружу. Пожарная сирена выла так громко, что Патрик с трудом расслышал выстрелы.
– Кто там? Кто стреляет? – прокричал он, поймав за куртку какого-то мальчика.
Тот молча помотал головой, вырвался, пронесся как обезумевший по коридору и исчез в прямоугольнике солнечного света. Проводив его взглядом, Патрик остался стоять посреди людского потока, как валун в бурной реке. Клубящийся дым жег глаза. Снова послышалось стаккато выстрелов, и Патрик с трудом сдержался, чтобы не побежать на этот звук.
– Сколько их? – спросил он у девочки, пробегавшей мимо.
– Я… я не знаю…
Оказавшийся рядом мальчик обернулся и в нерешительности посмотрел на Патрика. Парнишка явно разрывался между желанием поделиться информацией и поскорее выбраться из здания.
– Там парень… Он во всех стреляет…
Этого было достаточно. Патрик стал пробираться сквозь бегущую толпу, как рыба, которая плывет против течения. На полу валялись тетрадки, стреляные гильзы и пластиковые панели, сбитые выстрелами с потолка. На скрюченных телах лежал слой мелкой серой пыли. Патрик пренебрегал многим из того, чему его в свое время учили: пробегал мимо дверей, за которыми мог скрываться преступник, и оставлял без внимания комнаты, которые следовало бы обыскать. Он двигался вперед, держа оружие наготове и каждым сантиметром кожи чувствуя пульс. Позднее он вспоминал детали, которые тогда не успел правильно интерпретировать: открытые заслонки теплопроводного канала, куда дети пытались заползти, чтобы спрятаться, обувь, сброшенную владельцами на бегу… Возле кабинета биологии валялись листы толстого пергамента с очертаниями человеческих тел: ребята обводили друг друга на уроке анатомии. Скоро такие же очертания, только мелом, появятся на полу.
Патрик несся по коридорам, которые, казалось, перетекали один в другой, образуя замкнутый круг. «Где?!» – выкрикивал он каждый раз, когда кто-нибудь попадался ему навстречу. Других ориентиров у него не было. Он видел следы крови, видел скорчившихся раненых, но не мог позволить себе остановиться. Взбежав по центральной лестнице на второй этаж, он услышал, как распахнулась какая-то дверь, и, резко развернувшись, наставил пистолет на молодую учительницу, которая тут же подняла руки и упала на колени. За белым овалом ее лица маячили еще двенадцать таких же овалов. Запахло мочой.
Патрик опустил оружие и махнул в сторону лестницы.
– Идите! – скомандовал он и побежал дальше, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, выполнена ли его команда.
Повернув за угол, Патрик поскользнулся на крови. Раздался еще один выстрел – на этот раз так громко, что в ушах зазвенело. Влетев в распахнутые двери спортзала, Патрик увидел несколько тел, перевернутую стойку для мячей и гимнастические шары у дальней стены. Но никого с оружием в руках. Иногда по пятницам Патрик сверхурочно работал наблюдателем на школьных вечерних матчах. Поэтому он знал, что из спортзала идти некуда – только обратно, к выходу из здания. Значит, тот, кто стрелял, либо прятался где-то здесь, либо незаметно отсюда ускользнул, либо специально заманил его, детектива, в этот тупик. Обернувшись, чтобы проверить последний вариант, Патрик услышал еще один выстрел и побежал к другой двери, которую сначала не заметил. Она вела из спортзала в выложенную белым кафелем раздевалку. Увидев, что пол забрызган кровью, Патрик прислонился к стене, снял пистолет с предохранителя и осторожно заглянул в дверной проем. Возле дальней стены неподвижно лежали два тела, а напротив, ближе к Патрику, сидел, прислонившись к шкафчику, субтильный парнишка в перекошенных очках на тонком лице. Его трясло.