— Мужики, — сказала она. — Вы двое, может, хоть сейчас врубились, кого вы, строго говоря, защищаете?
Бусина двадцать третья. Адуляр
Пятеро стояли у широкого ручья и мерили взглядом осеннюю воду, подмывающую топкий берег. Янтарная влага была чиста, глубока и с силой завихрялась вокруг шестов, отмечающих линию переправы.
— Непременно надо туда лезть? — поежилась Зальфи. — Омываться?
— Непременно, иначе деревенские как своих не примут, — с важным видом сказала Тэйни. Она, как и обе легенские дамы, оделась в парусиновую робу и штаны, грубые башмаки и шляпу-накомарник. Денгиль щеголял в застиранной джинсовой паре и полусапожках, видавших всякие виды. Одна Хрейя была наряжена с намеком на праздник: в расшитую крестом и блестками белую сорочку и голубые вельветовые брючки пузырем. Гнус на нее отчего-то не покушался.
— Это здесь болото было четыре века назад? — поинтересовалвсь Диамис.
— Болото есть и сейчас, но дальше к востоку. А тут вся вода собралась в одну струю и промыла себе русло через торфяники.
— Вот почему она такая желтая!
— Самая полезная — отфильтровалась.
— И глубоко, и в грязь лезть с девчонкой.
— Ну, Даниль, Хрейю на плечи усадишь: тут в самой середине по грудь. А на другой стороне каменные плиты положены.
Диамис как старшая полезла в воду первой.
— Ничего, братие легены, здесь даже теплей, чем на суше. Только щиколотки как винтом окручивает, — донесся ее баритон с другого берега.
Денгиль ухватил было дочку за лямку порток, но бесшабашное дитя пискнуло, что поплывет само, и вырвавшись из его рук, шлепнулось поперек течения. Пришлось всем четверым рассыпаться цепью и спешно перегораживать русло своими телами. Девчонка даже воды не успела хлебнуть вдоволь, зато вымокли все вдвое против ожидаемого.
Сушились на берегу, запаливши костерок и заедая разговор хлебом с колбасой и яблоками. Денгиль втихомолку наблюдал за своей женской командой, подкладывая сучья под котелок с водой: сухомятку запить и умыться перед выходом в народ.
Молодые дамы разделись «до кожи». Под мешковиной обнаружились кружевные бикини, побуревшие от торфяной взвеси и увешанные тиной. Зальфи украдкой пыталась почиститься — хоть не смотри в ее сторону.
— Зачем, спрашивается, без малого половину легенов задействовали? — спрашивала Зальфи.
— Если взять три от двенадцати, то четверть, — вежливо поправила Тэйни. — Экономический обозреватель, а с дробями не в ладах. Мы с дочкой хоть и числимся под четвертым и пятым номерами в компании, однако в круг не входим.
О Зальфи Денгиль имел беседу с женой перед рейдом на север.
— Почему еду я — понятно. Военачальник. Диамис — знаток обычаев и старшая в роде легенов. Ты представляешь деревенским свою дочь, как младшую в роде Эле. С матриархатом вроде разобрались. Но наш экономист — она что, урожай мха на торфянике должна считать? Или медведей, не убитых из-за нашего парадного появления на сцене?
— Мужа ей подыщем, — без тени юмора ответила Тэйни. Он фыркнул.
— Посуди сам. Здешние девы — самые красивые в Эрке. Я только бледная их копия. Наша славная Диамис, сам понимаешь, ликом удалась в шимпанзе. Должен кто-то поддержать корпоративную честь? Тем более, что Зальфи редкой в этих местах вороной масти.
Хрейя тоже не в материнскую породу, подумалось ему. Худенькая, юркая, и волос у нее каштановый. Не начнет ли, чего доброго, и белеть в двадцать лет, как ее покойный отец?
— Почему лес, а зверей не слыхать? — спросила сама Хрейя у Диамис от дальнего края своего бутерброда.
— День, жарко, вот они и спят, — ответила ей старуха. — Да и пуганые тут звери: охотятся на них. Ты яблоко тоже кушай: зря, что ли, я в нем середку вынула?
С ближней сосны спрыгнула жирная, с проседью белка, ловко цапнула половину яблока с колен Хрейи и попрыгала в сторону, прямо по хвойному настилу, прятать добычу.
— Ой, белочка! А ты говоришь — все пуганые.
— То не белка, — объяснила ей мать, — а прадедушка Белкун, родоначальник пышнохвостого племени. Никто не знает, сколько ему весен: живет себе, сколько влезет, и за все времена его пальцем не тронули, не то чтобы стрелять. Хорошо, что мы его встретили и угостили. Это к удаче.
На деревенскую площадь дома сошлись как на вече: повернувшись к ней передом, к лесу задом. Высокие, чуть нескладные, и в два этажа: на верхнем ярусе — люди, на нижнем — скотина. Светелки тоже устраивали внизу: девка — работница, за коровой досмотрщица, снует по двору за полночь и до зари, а если на выданье — так ухажер скорее надоумится в окно залезть. Скорее — да не легче: на задворках стаями собаки, мелкорослые, пышные, как лисы, звонкоголосые и жуть какие сердитые.