Светлая фигурка внутри тоже задвигалась, но в рисунке певучей мелодии — то касалась плеча или щеки одного из воинов, то текла вдоль хоровода, раскинув руки, то, пригнувшись, ужом проскальзывала под клинками, переходя на внешнюю сторону и тут же ныряя обратно. В одно такое мгновение она повернулась лицом — и Денгиль узнал Тэйни. Хотел вскочить, но соседи с привычной сноровкой пригвоздили его к месту.
— Сиди, олух, — шепотом прогудела Диамис ему в ухо. — Так надо. Не сбивай ей настрой.
Сколько длилась безумная карусель — он уже не понимал. Наконец, Тэйни будто притомилась, последние па делала уже в центре стальной круговерти. Воины, снова сплотившись в единую стену, упали на колени, протянули к ней мечи — спицы огромного колеса. А она, внезапно сбросив ленту и тряхнув головой, осенила блескучий круг распущенными золотыми волосами, обернулась последний раз и — тоже упала навзничь вместе с музыкой.
Ее подняли, привели под руки: запыхавшуюся до полусмерти, румяную и счастливую.
— Ох! — закрутила головой Зальфи. — А вы еще говорили, что после родов забыли наши эроскую танцевальную науку. Я чуть со страху не померла, даром что клинки затуплены.
Тэйни чуть помрачнела, вспомнив — и вдруг мальчишески улыбнулась всеми зубами.
— Затуплены, конечно, — повернулась к одному из мужчин-танцоров, выдернула меч из-за его пояса. — Мадмазель не подарит мне платочек на память?
Осторожно положила батистовый лепесток на лезвие.
— А теперь дуньте своим нежным ротиком для чистоты эксперимента. У меня легкие, как у виноходца.
Зальфи опасливо подула. Платок раздвоился и скользнул на траву.
— Их же специально оттачивают, — резюмировала Тэйни. — И поострей, чем бритву. Вечная угроза, что с тебя живой шкурку срежут.
— Но… мне ведь сама Диамис говорила, что в этой пляске мечи бутафорские!
— Только не в такие дни, как сегодняшний, — ответила ей жена Денгиля. — Понимаете, они впервые за триста лет идут воевать всеми родами. И к тому же на нашей, лэнской стороне против своего законного правительства. За такую помощь приходится щедро платить.
А люди — уже все без различия — снова брались за руки в бесконечном, как змея, хороводе: и старики, и молодые, и дети, и девочка Хрейя. И трое легенов знали, что на этот раз ведут круг с ними и для них.
— Как вы пришли сюда? — мелодически выкликал ведущий.
Денгиль отвечал — извечными «оддисенскими» словами:
— Белкой по деревьям, рыбой по воде, змеей по камню.
— Кем вы стали тут?
— Братьями и сестрами всей земле, всей земле! — прогремело по цепи.
— Ради чего явились вы к нам?
— Ради мира и блага, ради мира и блага, — звучал серебряный колоколец Тэйни Стуре.
— Кем вы уйдете от нас?
— Детьми Бога Великого! — могуче вторит хор. И музыка вздымается, разворачивается вширь, как боевое знамя.
Поздно вечером бабо Цехийя убаюкивает праправнучку:
— Не плачь, не горюй, моя светлая! Что делать, если матерь твоя и отец воевать уходят? Бог даст, живые вернутся.
— А я?
— Погостишь маленько, пока твоя нянюшка Глакия тебя в горы не отвезет. Туда война, уж верно, не дойдет, в ваш дом на конце земного круга.
— Про круг земной — это сказка? Расскажи мне.
— Да не мастерица я выдумывать.
— Зачем выдумывать? Ты что есть скажи. Про Дэйна-Странника.
— Того, в чью воду ты окунулась? Ручей этот истек из топей, и с тех пор они начали усыхать. Гнус тоже почти ушел из наших мест. Месяц в году только и донимает… Потом Дэйн долго жил с нашими людьми. Это от него пошло то угловатое и острое письмо, которым доныне пользуется Братство. Он научил нас варить сталь не хуже лэнской и работать по серебру и золоту, и играть в кольца, придавая им тайный смысл. Позже Оддисена и это переняла от нас.
— Он давно умер?
— Что ты. Разве Странники умирают? Просто он ушел однажды в леса и теперь бродит по ним, в Низкие Горы на западе тоже заглядывает. А коли увидит ночью одинокий костер — подойдет. Тут ты ему скажешь: «Обогрейся!» «Спасибо за ласку, только мне и так тепло и светло», ответит он и сядет напротив. Ты спросишь: «А дикого зверя и лихого человека ты не опасаешься?» «Зверь меня не трогает», — ответит он непременно и еще добавит: «А к людям я сам иду». И еще спросишь: «Не надо ли накормить тебя?» А он в ответ промолвит: «Спасибо, я сыт». Это самое главное. Тогда ты попроси: «Дай мне от той еды, которой ты сыт, и того света, что тебя греет, и той защиты, от которой ты так храбер». «А не побоишься принять это в себя?» — ответит он…