— Яхья. Иоанн-Креститель. Что же, непростое имя, с подкладкой. Пусть так и будет, как ты решил. Какой ты, оказывается, умный!
— Заворковали, — повитуха, наконец, уцапала его за полу, потянула к выходу. — А маленького кормить требуется. Ты, молодуха, знаешь хоть, каким концом его к груди прикладывать?
Бусина двадцать седьмая. Янтарь
Сон в смешении времен
Посреди поляны, у тихой реки стоит резной дом. В доме комнатка с разрисованным умывальным кувшином и мисой, со стеклянным ночником в виде огромной божьей коровки на стене. В комнате кровать с кружевным подзором и одеялом из лоскутов. На кровати спит девочка и видит сон.
Будто она уже почти совсем взрослая и гуляет по лугу с симпатичным парнем. Сероглазый, темнорусый такой, и длинные кудри всё на пробор распадаются. Она их пальцами назад зачесывает — да без толку.
— Да оставь, привык я так, нечесаным!
Но она, как и раньше, пристает к нему, озорует.
— Не хочешь слушаться? Ах, так…
Он хватает ее за пояс, подбрасывает кверху — и вот она парит, как планер, в бледном то ли вечернем, то ли предутреннем небе. И нельзя ни рукой, ни ногой двинуть: сразу начинаешь проваливаться вниз. Юноша, который остался на земле, каким-то образом поддерживает ее в воздухе, поднимает снова.
— Классно! Горы будто смятая бархатная скатерть. А там лошади табуном гуляют, красивые!
Он отвечает — почему-то ей так хорошо его слышно, будто он совсем рядом:
— И дом свой видишь?
— Ага, и дом. Весь изнутри светится через окошки. И города: Алан, Лэн, Гэдойн, Дивэйн — тысячи светляков в траве. Вся земля в огнях. Эй, а небо почему пустое?
В самом деле, оно как будто не прорисовано — белесоватый туман.
— Слушай, протри небо, сделай звездочки, а?
— Небо — это мы мигом, — смеется он.
Проводит перед собой ладонями — и повсюду вокруг нее загораются звезды размером в георгин, начинают мерцать, переливаться и петь.
Девочка просыпается. Вполсилы горит ночник, на тумбочке у постели книга заложена ромашкой, стоит мейсенская синяя чашка с теплым питьем.
— Ой, нянюшка Глакия! Я опять красивый сон видела, только, жаль, проснулась. Как по-твоему, досмотрю его?
Нянюшка натягивает ей под шею одеяло.
— Конечно. Такие, как ты, всегда находят конец своих снов. Уж когда и где — неважно, но находят.
Бусина двадцать восьмая. Альмандин
Карди-кахана соскочила со спины Бахра, бросила кешику конец уздечки: веди к коновязи. Пошла, на ходу отодвигая со лба покрывало и раскрывая объятия:
— То-то мне старина Абдо толковал, что у него для меня гость, нежданный и желанный. А это ты меня ищешь!
Да, то был маршал от кавалерии Нойи Ланки, улыбчивый и смущенный. Чуточку увял и подсох, медовые глаза повыгорели, но еще вполне молодец, по-прежнему бабья пагуба. Однако давно женат и, вот удивительно, любит.
Конечно, поцеловались, похлопали друг друга по спине.
— Пошли ко мне, кормить буду!
В шатре расстегнула и бросила на ковер широкий пояс с почетной кархой (не рубить — красоваться только), стянула сапоги. Уселись возле скатерти, скрестив ноги: она привычно, он — чуть неуклюже.
Одеяло с аппликацией, закрывавшее вход, задергалось. Ввалился, радостно пища нечто непонятное, кругленький младенец с хохолком на макушке, потопал к Карди, шлепнулся между ней и котлом и запустил ручонку в жирный рис с бараниной.
— Надеюсь, ты простишь нам несколько вольные манеры, тем более, что эта штуковина так и названа в целях просвещения: бешбармак. Пять пальцев, — Карди наполняла кушаньем фарфоровые миски, ловко орудуя половником над мальчиковой головенкой.
— Он уже все десять извозил и рыльце впридачу, — добродушно проворчал Нойи. — И до меня добрался. Как говорится, после сытного обеда вытри руки о соседа. Твой?
— Что ты, мой уже наездник. То Басим, сынишка нашей младшей. Пойти разве сдать его по принадлежности.
Вернувшись, она заварила чай из прессованной плитки, струганной ножом, масла, молока и перца с солью. Нойи покосился с неприязнью, но отхлебнул из своей чашки с двумя ручками изрядный глоток.
— Знаешь, если трактовать эту бурду как суп, то очень даже подходяще. А сколько лет твоему наезднику?
— Шесть, мой милый. Шенкеля у него, понятно, слабоваты, но на послушной лошадке даже гарцует.