— Слышал ты не всё. Свои окончательные требования они сообщили два часа назад. Обсудить капитуляцию они желают с магистром Танеидой Стуре. Собственно, почему они держат ее за нашего магистра, если мы ее таковым не выбирали?
Денгиль ахнул от внезапного прозрения:
— Ее силт — один из древних колец Странника Дэйна. Тех самых.
— Конечно. Есть легенда, что отмеченный Странниками магистр кольценосцев никогда не клянется, никогда не лжет и абсолютно ничего не страшится. В отличие от камня, характер человека виден всем.
— И что же они требуют от… магистра?
— Чтобы она явилась совершенно одна. Поручиться за ее целость или дать заложников не желают. А после этого — они еще подумают, соглашаться ли на наши условия.
— Блеф и откровенное издевательство.
— Разумеется.
— Да; но слово уже сказано, — Тэйни вошла в их беседу так неожиданно, что оба вздрогнули и обернулись. — Для моей чести нет выбора.
Она стояла в дверях гостиной, руки чуть влажны от того, что мыла посуду, — и тот самый силт на пальце.
— Ты слышала то, что тебе не предназначено.
— Вы таились от меня. Надо было предупредить. Только я и так узнала бы о том, что мне придется сделать.
— Дурочка и безумная. Они понимают, что для них нет исхода, злобны и хотят отомстить. Ты хоть соображаешь, что в Замке могут сделать с человеком при помощи тамошней специальной техники? С тобой?
— Соображаю, — она подошла сзади, охватила мужа за плечи. — То же, что с тысячами при Марэме и Эйтельреде, с сотнями тысяч за несколько сот лет до них. Но ничего более. Я пойду говорить.
Их поразил ее тон — властный и в то же время какой-то обыденный. Так говорят о само собой разумеющемся.
— Дочка, — вступил Шегельд, который за время разговора мужа и жены покусывал губу. — Если они не выпустят тебя невредимой — от Ларго не останется и того, что от Бастилии. Ни с чем не посчитаемся, а уж в землю вобьем.
— Не отягощайте моей души этим признанием, — Тэйни слабо усмехнулась. — И прошу вас — не экспериментируйте над людьми Марэма. Они… они ведь люди. Злые, больные от своей ненависти — но люди.
…Старая Диамис стоит на коленях перед Богоматерью Ветров, мешая все мольбы и все религии:
— Матерь Божья, спаси и сохрани прекраснейшее из созданий земных! Иисусе, защити ее мужество и ее женственность обоими руками Своими, правой и левой, что ближе к сердцу! Ты ведь истинное Слово Бога Всемилостивого и Всемилосердного, Мертвящего и Оживляющего, Первого и Последнего — не дай земле опустеть!
Замок поднимался из земли глыбой мрака, только на гребне стены мизерные огоньки. А вокруг него, вне досягаемости от его дальнобойных орудий, — войска; и правительственные, и народное ополчение, и стратены… Переговаривались вполголоса:
— Четыре утра. Ждем до срока еще час.
— Они не готовы, не дают предварительного сигнала. Никак заминочка вышла.
Тэйни завернулась для тепла в чью-то плащ-палатку. Денгиль сидел неподалеку, но не подходил, не касался. Только смотрел.
Пять утра. Темнота расходится в стороны, сереет.
— Эй, на стене! — кричит в рупор один из военных.
— Мы слушаем, — отозвались так же гулко.
— Вы готовы? Магистр Танеида Стуре ждет, чтобы войти к вам. Откройте.
Пауза. Два броневых щита размыкаются, уходя в толщу стены — как-то неслаженно, будто механизм проржавел или включен неумелыми руками.
Но не для того, чтобы впустить. Из проема выходит человек в потертом коричневом френче без знаков различия, в каких-то опорках, помогает другим перебраться через высокий порог…
Лон Эгр. Совсем прозрачный и с палочкой, но глаза живые и смелые. Серо-красные опальные гвардейцы — кто забинтован, кто идет в обнимку с бурым мундиром или ватником. Полосатые пижамы то ли старого тюремного, то ли больничного кроя. Целая толпа! А позади толпы — пожилой офицер в новой красной, хоть и порванной накидке: морщины на лбу и щеках, наголо обрит, только клочки седые по бокам лба и на подбородке — и глаза как будто впервые видят утро, канареечный свет рощ и Тэйни.
— Так получилось, Тэйни голубушка… тьфу, обожаемый мой магистр чести, — что капитулирует не то правительство, которое договаривалось об условиях капитуляции. Непочтенный Марэм-ини не учел, что в Ларго скопилось немало излишков населения. Так называемые кэланги. Противники народного режима. Завсегдатаи тюремных психбольниц, как, например, я. Честно и откровенно перебить нас ему оказалось слабо, голодом хотел поморить. Но к тому времени кое-кто из бывших лагерников уже вовсю подкапывался под стену в обход канализации и передавал через стены оружие и еду обитателям цокольного этажа. С вами мы связаться не то что не могли, но постеснялись: у вас были свои проблемы, и утяжелять их размышлением о нашей совокупной судьбе мы не стали. Вот как раз этой ночью всё и решилось. И, Тэйни, знаешь ли — я больше ничего не боюсь!