Но у него было крепкое здоровье, и, к тому же, за ним хорошо ухаживали. Все же, выздоровев, он больше не был прежним человеком. Теперь его отличало некое саркастическое смирение, чего раньше за ним не замечалось. Как будто, заглядывая в миры других, он открыл для себя новый, горестный мир.
Из старых друзей с ним остался близок только Григорий Смирнов.
— Чарльз, я догадываюсь, в чем твоя проблема, — говорил Григорий. — Этого-то я и боялся. Вот почему я не хотел, чтобы Валерия стала одним из объектов эксперимента. Ты ведь так мало знаешь о женщинах.
— Григорий, я прочел все рекомендованные тексты. Я прослушал шестинедельный семинар Заменова. Проштудировал почти полный комплект работ Боппа. Я прожил на свете не меньше твоего и вообще-то хожу с открытыми глазами. Так что я знаю о женщинах ровно столько, сколько о них можно знать в принципе.
— Не соглашусь. Женщин ты понимаешь плохо. Ты даже не представляешь, что они чувственнее мужчин. Я догадываюсь, что тебя шокировало, но будет лучше, если ты расскажешь обо всем сам.
— Я всегда считал, что Валерия — ангел. Нет ничего удивительного в том, что я испытал шок, обнаружив, что она — свинья.
— Сомневаюсь, что свиней ты понимаешь лучше, чем женщин. Кстати, пару дней назад я посмотрел на мир глазами свиньи. Я решил поэкспериментировать с твоим церебральным сканером, раз уж ты выбыл из строя. В свином мире нет ничего такого, что шокировало бы даже самого брезгливого человека. Это сонный мир всеобъемлющего спокойствия, не подверженный никаким страстям. Серый призрачный мир, где нет ничего неприятного. Я даже не представлял, насколько приятно греться под лучами солнца, лежа на прохладной земле. Нам бы это быстро наскучило, а вот свиньям — нет.
— Григорий, ты меня отвлекаешь от обсуждения природы моего шока. Валерия красивая… или казалась таковой до недавних пор. Я считал ее доброй и миролюбивой. В ней как будто скрывалась какая-то забавная тайна, которая, как я верил, стала бы самой чудесной вещью на свете, если бы я ее разгадал.
— А заключается она в том, что Валерия живет в очень чувственном мире и осознанно наслаждается им. Именно это тебя шокировало?
— Ты не представляешь всей глубины порока. Это ужасно! Цвета ее мира невероятно яркие, кричащие, а формы — непристойные. Но хуже всего запахи. Знаешь, как для нее пахнет дерево?
— Какое дерево?
— Любое. Кажется, это был обыкновенный вяз.
— От красного вяза летом исходит приятный аромат. Остальные, по мне, так и не пахнут вовсе.
— Увы, у нее все иначе. Там у каждого дерева свой запах. Самый обычный вяз пахнет до неприличия сильно. Резкий мускусный аромат, и она наслаждается им. Трава для нее — скопление извивающихся змей, и весь мир — живая плоть. Каждый куст — вожделеющий сатир, и она обязательно к нему прикоснется. Камни — паукообразные монстры, но она влюблена в них. Каждое облако представляется ей переплетением изогнутых тел, и она страстно желает оказаться среди них. Она обнимала фонарный столб, и ее сердце выпрыгивало из груди. Каким-то колдовским образом она чувствует дождь, который идет очень далеко, и мечтает оказаться в его центре. Она поклоняется всем двигателям как огненным монстрам, и слышит звуки, которые не дано слышать другим. Ты знаешь, какие звуки издают черви под землей? Дьявольские создания, но Валерия готова корчиться и есть землю вместе с ними. Когда она прислоняется к забору, то представляет себе непристойную позу. Все цвета, звуки, формы, запахи и ощущения в ее мире — отвратительны!
— Однако, Чарльз, если хорошенько вдуматься, она немногим отличается от среднестатистической привлекательной девушки. Ее любовь и близость к миру — это те ощущения, которые большинство из нас утратило. У нее обостренное восприятие реальности и ее главного качества — гротескности. Тебе самому это совершенно несвойственно. Столкнувшись с ее мироощущением лицом к лицу, ты, естественно, испытал шок.
— Хочешь сказать, ее взгляд на мир — нормальный?
— Нет ничего «нормального». Есть только разное. Ты перемещался в наши миры, и они тебя не шокировали, потому что большинство углов в них сглажено. Но вот переместиться в первозданную Вселенную — к такому резкому переходу ты оказался не готов.
— Не могу в это поверить.
Чарльз Когсворт не отвечал на письма Валерии и не желал ее видеть. Хотя письма были добрые и веселые, и в них чувствовалось беспокойство за него.