— Скромность не входит в число ваших недостатков, — говорит мне этот врач по мозгам. Это он уже, значит, мою карточку изучил. — Хм! Холостой… исключительно интересно…
Я сам написал «холостой», где положено. А что я человек исключительный, так это он и сам видит.
— Платежеспособный, — читает он в том месте, где речь идет о зелененьких. — Вот, — говорит, — это то, что мне нравится в людях. Уговоримся с вами о нескольких сеансах.
— Хватит одного, — говорю я ему. — Время летит, а плачу за него я. Провентилируйте мне мозги по-быстрому, док.
— Хорошо, я могу все сделать очень быстро, — говорит он. — Советую вам поразмыслить над старинным изречением: «Негоже человеку быть одному». Подумайте об этом. Надеюсь, вы сумеете сообразить, сколько будет один и один.
Потом он добавляет этак невесело: «Несчастная женщина»… То ли это поговорка такая в этом году, то ли он о другом пациенте подумал — мне невдомек. И опять добавляет:
— С вас три куска, выражаясь по-вашему.
— Спасибо, док, — говорю я. Отсчитал ему три сотни долларов и двинул вон. Этот спец по мозгам прямо в точку попал, в самую сердцевину.
Непременно надо мне подыскать себе компаньона.
Этого парня я приметил в баре у Грогли. Я сразу усек, что он мне в самый раз. Ростом он был вполовину меня, зато в остальном — вылитый я. Точно два ботинка с одной ноги. Одет шикарно, только на фасаде кое-где кровь подсыхает. Ну, у Грогли это со всяким может случиться, пяти минут хватит. Ребята, но до чего же мы с ним были похожи, ну что два твоих близнеца! Я уже наперед знал, что он на меня так похож.
— Э-хе-хе! Настоящие фугасы… — говорит мой новый компаньон с этакой грустинкой в голосе. Это значит: «Ну, братец, такой денек выдался, что на всю жизнь лая наслушался». В стакане у него было фэнси, а глаза сверкали, точно разбитое стекло.
— Он тут парочку раз схватывался на кулачках, — шепчет мне Грогли. — Только ему не везло. Уж очень медленно он кулаками машет. Я так думаю, что у него какие-то неприятности.
— С этим покончено, — говорю я Грогли, — он мой новый компаньон.
Тут я хлопаю своего нового компаньона по спине со свойственным мне добродушием, и из него вылетает один зуб, — плохо держался, наверно.
— Конец твоим неприятностям, Роско, — говорю я ему, — отныне мы с тобой компаньоны.
Он смотрит на меня вроде как-то болезненно.
— Меня зовут Морис, — говорит он. — Морис Мальтраверс. Ну, а как там делишки в пещере? Вы ведь троглодит, сэр, не так ли? Троглодиты всегда появляются после шакалов. Впервые мне захотелось, чтобы шакалы вернулись поскорей.
Чертова уйма народу меня троглодитом называет.
— Лишенный сочувствия человечества, — говорит этот Морис, — я, кажется, обретаю сочувствие низших подвидов. Интересно, сумею ли я втиснуть в ваши уши… ого-го! Вот эти корыта — это уши?! Что за устрашающий отологический аппарат!.. Мда, сумею ли я втиснуть в них все бремя моих забот?
— Я же сказал тебе, Морис, — конец твоим неприятностям, — говорю я. — Валяй за мной, и займемся нашими компанейскими делами.
Тут я беру его за шиворот и выволакиваю из бара Грогли.
— Я сразу усек, что ты моего склада парень, — говорю я ему.
— Моего склада парень, — вторит он мне. — Ну и шутник же ты! Точь-в-точь, как я.
— Мои мыслительные структуры столь сложны и так ориентированы, — говорит этот Морис, когда я его отпускаю и даю ему поразмять конечности, — что я превратился в замкнутую систему, непонятную для экзокосмоса, а уж тем более для такого хтонического существа, как вы.
— Я такой понятливый, что аж страшно, Морис, — говорю я ему. — Нет такой штуки, которая нам с тобой не под силу.
— В данный момент мои неприятности состоят в том, что университет запретил мне пользоваться компьютером, — говорит мне Морис. — Без компьютера я не могу кончить свою Универсальную Машину.
— У тебя будет такой компьютер, — говорю я ему, — что все красные лампочки на университетской машинке позеленеют от зависти.
И вот мы с ним приходим в мою хибару, про которую один репортер напечатал, что это «перестроенное из бывшей конюшни и, наверное, самое необычное и неприспособленное под научную лабораторию помещение в мире». Я завожу Мориса туда, но он чего-то суетится, словно курица, которой голову отрубили.
— Вы живое ископаемое! — верещит он. — Я не могу работать в этом раю для жеребцов! Мне нужна вычислительная машина, компьютер, понимаете?!
Тут я слегка постукиваю себя по черепушке шестифунтовым молотком и улыбаюсь своей знаменитой улыбкой.