Они развлекались играми — письменными играми, потому что общались в письменной форме. Она строчила фразу, потом поднимала бумагу над головой, и лист исчезал, когда Винсент забирал его в свою среду. Ответ он возвращал через полминуты — в ее времени проходило полсекунды. У него было преимущество — он имел больше времени на обдумывание ответа, но и у нее тоже было преимущество. Оно заключалось в природном остроумии и упорном стремлении быть первой.
Еще они играли в шашки, и часто между ходами ему приходилось ретироваться и занимать себя чтением книги по искусству, но даже так она часто выигрывала; ибо прирожденный талант, вероятно, не менее ценен, чем накопленные и разложенные по полочкам знания.
Вскоре и к Милли он потерял интерес — все по той же причине. Теперь его интересовала (нет, он не станет больше влюбляться или очаровываться) миссис Робертс, прабабушка, которая была старше его, по меньшей мере, лет на пятьдесят. Он прочитал все работы, в которых поднимался вопрос о привлекательности стариков для молодежи, но так и не нашел объяснения своим меняющимся привязанностям. Он решил, что трех прецедентов достаточно, чтобы сформулировать универсальный закон: женщина не боится призраков, даже если они незримо касаются ее тела и без помощи рук пишут записки. Возможно, призрачные любовники давным-давно знали об этом, но Чарльз Винсент открыл закон, основываясь на личном опыте.
Когда по какой-нибудь дисциплине накапливался достаточный объем знаний, в голове возникала обобщенная модель — как будто образ на картине, увиденный там, где до этого он скрывался в деталях. А если достаточный объем знаний будет накоплен по всем дисциплинам? Не возникнет ли тогда модель, которая позволит контролировать все в мире?
Чарльза Винсента охватил последний порыв энтузиазма. Во время продолжительного бодрствования, пока он поглощал источник за источником и систематизировал информацию, ему мерещилось, что модель уже прорисовывается — отчетливая в общих чертах при всей своей удивительной запутанности в деталях.
— Я знаю все, что знают они в своей Яме, а помимо того тайну, которая им неизвестна. Я не сошел с дистанции — я победил. Я выиграю у них даже там, где они уверены в своей неуязвимости. Если кто-то и будет в дальнейшем управлять человечеством, то только не они. Развязка уже близка. Я раскопал истину в последней инстанции, а они проиграли гонку. У меня есть ключ. Теперь я могу пользоваться временем, не опасаясь поражения и смерти, и обходиться без их помощи.
— Осталось только поделиться знаниями, опубликовать все выкладки. И человечество избавится, по меньшей мере, от одной таинственной тени. Необходимо сделать это немедленно. Или чуть-чуть позже. В нормальном мире скоро наступит утро. Поэтому посижу и отдохну. Потом выйду и свяжусь с нужными людьми. Но сначала посижу и отдохну.
И он тихо умер в своем кресле.
Доктор Мейсон занес в личный дневник:
Чарльз Винсент — классический случай преждевременного старения, один из наиболее наглядных в истории геронтологии. Я наблюдал за пациентом на протяжении нескольких лет и могу засвидетельствовать, что год назад его облик соответствовал возрасту, а здоровье было в пределах нормы. Достоверность возраста не вызывает сомнений, и к тому же я был знаком с его отцом. В течение болезни пациент неоднократно мною осматривался, поэтому вопрос идентификации личности не стоит. Кроме того, к протоколу прилагаются отпечатки пальцев. Итак, я констатирую, что Чарльз Винсент умер от глубокой старости в возрасте тридцати лет. На момент смерти его внешний вид и физическое здоровье соответствовали возрасту около девяноста лет.
Потом доктор дописал:
Как и в двух других случаях, наблюдавшихся мною ранее, болезнь сопровождалась наваждениями и серией снов, которые у всех троих удивительно похожи. Я опишу их для протокола, хотя и рискую своей репутацией.
Поставив точку, доктор Мейсон задумался.
— Нет, — сказал он и решительно вычеркнул последнюю фразу. — Пусть мертвые хранят свои секреты.
А где-то безликие люди, пахнущие Ямой, тихо усмехнулись.
Перевод с английского Сергея Гонтарева
ЛЯГУШКА НА ГОРЕ
Он проснулся для гор, как сказал бы поэт. И действительно, они ни с чем не сравнимы. По преданию, океаны и низменности созданы давным-давно. А вот горы каждое утро новые.
Потребовались значительные усилия. Его звали Гарамаск, и он приложил их.
— Ненавижу космос, — заявил он, после того как принял решение.
Экипаж удивился.
— Почему, мистер Гарамаск? — спросил капитан. — Вы провели в космосе времени больше, чем я, и где только не побывали! На космических сделках вы сколотили приличный капитал, больше, чем любой из моих знакомых. Я не видел никого, кто бы так стремился к путешествиям и незнакомым мирам. Будучи человеком открытым для всего нового, вы должны любить бесконечность космоса.
— Да, я люблю движение и путешествия, — отвечал Гарамаск. — Да, я обожаю новые миры! Однако в космосе чувство движения и вкус путешествия быстро теряются. И космос не дает ощущения бесконечности, наоборот, он все преуменьшает. Скажем, я питаю слабость к некоей неопрятной, загроможденной горами планете. Космос просто убивает мое чувство: сначала я вижу, как планета возникает на экране — маленькая, словно микроб, а потом исчезает, снова превращаясь в микроба. Я рассматриваю в телескоп величественные вершины. А когда отрываюсь от окуляра, то не могу различить их невооруженным глазом, потому что они такие крошечные! Все величественные, первозданные миры, которые мне так нравятся, слишком малы в масштабах космоса, чтобы их видеть или в них верить. Я люблю большие миры и ненавижу космос за то, что он унижает их величие.
— Но Парават — не такой уж и большой мир, мистер Гарамаск, — заметил капитан.
— Большой! Очень большой! Он огромный! — возразил Гарамаск. — Я не допущу, чтобы его принижали. По человеческим меркам это огромнейший мир, и я не позволяю оценивать его по другим меркам. Он достаточно обширен, чтобы человек мог с легкостью расселиться по нему, не теряя цивилизованности. Сила притяжения Паравата в полтора раза больше земной, и это бросает вызов нашим мышцам. В атмосфере содержится достаточно кислорода, чтобы наполнить мышцы силой. Там есть горы десятикилометровой высоты — самые высокие горы, на которые человек может взобраться самостоятельно, без помощи механизмов. И не надо принижать его в моих глазах! Я достаточно богат для того, чтобы вы не относились ко мне как к досадному недоразумению. Я передал вам свои указания. Будьте добры им следовать.
— Мистер Гарамаск, вы когда-нибудь были молоды? — спросил капитан.
— Я и сейчас молод, капитан. Физически я самый сильный на корабле. Моя идея тоже молода и честолюбива.
— И вы никогда не были другим, мистер Гарамаск? Не таким молодым и гораздо менее ловким.
— Я не понимаю, о чем вы, капитан, но, думаю, не был. Следуйте моим инструкциям.
Инструкции предписывали погрузить Гарамаска в контролируемый сон, доставить на планету, пока он спит, и разместить неподалеку от гор. Он не видел, как Парават появился на экранах, размером с микроба, и как он увеличился в сотни миллионов раз — до величины горошины. Не видел, как планета выросла до размера Земли, а потом и вдвое больше. И посадки он тоже не видел.
В порту его выгрузили из корабля и перевезли за сто километров в охотничий дом. Там его разместили с комфортом, достойным состоятельного человека. Гарамаск проспал запланированное время и проснулся ранним утром. Проснулся для гор.
Выйдя на свежий воздух Паравата, Гарамаск оказался посреди небольшого городка Маунтин-Фут. В его бумажнике лежал ордер на арест и смертную казнь. У него была цель — разузнать все о мире, чья жизнеспособная цивилизация внезапно остановилась в развитии и чей народ рогха — элита, высшая раса — исчез или почти исчез, уступив место глупым болванам оганта. И все на глазах одного поколения.
Гарамаск готовился на охоту, которая была тщательно продумана. Во-первых, он поднимется на трехъярусную гору, чтобы убить ягуара Сайнека, медведя Риксино, орла-кондора Шасоуса и еще Батер-Джено, скальную обезьяну или человека-лягушку (в зависимости от перевода). По слухам, это была самая сложная охота во всей галактике. Скорее всего, он не вернется с трехъярусной горы: еще ни одному охотнику-человеку не удалось собрать всех четырех бестий и остаться в живых. Хотя охотники-оганта, говорят, свое дело знали.