— Настолько старше и меньше, что уместились бы у меня на руке, — ответила бабушка на диалекте, похожем на раннюю упрощенную форму языка проавитов, о которой он знал от Нокомы.
Керан проходил комнату за комнатой, и существа становились все меньше и старше. Сейчас он уже точно был лобстером в кипящей воде — он верил всему, что видел и чувствовал. Бабушка размером с птаху, улыбаясь и клюя носом, сказала: да, есть старики гораздо старше, чем она. И тут же провалилась обратно в сон. Керан вернул ее в нишу в стене, похожей на улей, — там спали тысячи других стариков, целые поколения миниатюрных проавитов.
Конечно, это был уже не дом Нокомы. Керан спустился в сердце холма, гораздо ниже уровня домов, туда, где были собраны предки всех жителей астероида.
— А есть еще кто-нибудь старше вас? — спросил Керан бабушку, которую держал кончиками пальцев.
— Есть еще старше и еще меньше, — ответила она. — Ты почти дошел до конца.
Она заснула, и он вернул ее на место. Чем старше они были, тем больше спали.
Керан добрался до скальных пород в основании холма и теперь шагал по вырубленному в камне проходу. Вдруг он испугался, что следующие бабушки будут совсем крохотными и он не сможет поговорить с ними, чтобы узнать тайну начала всего. Но разве Нокома не сказала, что тайна известна всем старым людям? Конечно, сказала. Но он хотел услышать тайну из первых уст. Как бы то ни было, через минуту он все выяснит…
— Кто из вас самый старый? Я дошел до конца? Здесь начало всего? Просыпайтесь! Просыпайтесь! — закричал он, оказавшись в самой нижней, самой древней комнате.
— Ритуал? — спросил кто-то спросонья: существо меньше, чем мышь, не крупнее пчелы, но старее обоих.
— Такой особый ритуал, — объяснил Керан. — Вы должны рассказать, что было в самом-самом начале.
Что это за звук — тихий, рассеянный, не похожий на шум? Как будто смеется миллион микробов. Это веселились только что проснувшиеся малютки.
— Кто из вас старше всех? — требовательно спросил Керан. Их смех раздражал его. — Кто самый старый, самый ранний?
— Я самая древняя, первоначальная бабушка, — отозвался чей-то веселый голосок. — Все остальные — мои дети. Ты тоже мой потомок?
— Само собой, — сказал Керан, и тихий смех недоверия выпорхнул из множества крошечных ртов.
— Тогда ты, должно быть, самый последний ребенок, потому что не похож на остальных. Если так, то конец истории не менее смешной, чем ее начало.
— И что было в начале? — заискивающе спросил Керан. — Вы первая в роду. Как вы появились на свет?
— О да, да, — засмеялась главная бабушка, и веселье малюток превратилось в настоящий шум.
— Как все началось? — настойчиво повторил Керан. Он дрожал от возбуждения.
— О, это было так смешно, что ты не поверишь, — хихикнула бабушка. — Шутка, курьез!
— Расскажите мне эту шутку. Если ваша раса возникла в результате курьеза, расскажите мне этот космический анекдот.
— Расскажи сам, — прозвенел голос бабушки. — Если ты мой ребенок, то ты — часть этой шутки. О, это было так смешно, что ты не поверишь! Как хорошо проснуться, посмеяться и снова заснуть…
Какая насмешка судьбы! Подойти вплотную к разгадке тайны и получить отказ от хихикающей пчелы!
— Не засыпайте! Расскажите, как все началось! — Керан зажал главную бабушку между большим и указательным пальцами.
— Это противоречит ритуалу! — запротестовала бабушка. — Ритуал требует, чтобы ты сам угадывал, что это было такое. Три дня ты угадываешь, а мы только смеемся и повторяем: «Нет, нет, нет, это было в десять раз невероятнее, отгадывай дальше».
— Не буду я гадать три дня! Говори сейчас же, или я раздавлю тебя! — пригрозил Керан дрожащим голосом.
— Вот смотрю я на тебя и дивлюсь: неужели ты на такое способен? — мирно спросила главная бабушка.
Любой из крутых парней экспедиции раздавил бы бабушку не задумываясь, потом другую, и еще, и еще, пока те не раскрыли бы тайну. Если бы Керан обзавелся грозным именем и крутым характером, он так бы и поступил. Потрошитель Бэрелхауз раздавил бы их без колебаний. А вот Керан Свайсгуд не смог.
— Расскажи мне, — простонал он. — Всю жизнь я пытался выяснить, как все началось. А ты это знаешь!
— Мы все знаем. Ах, как же это смешно было. Такая насмешка природы! Такая нелепая, балаганная, бредовая шутка! Никто не догадается, никто не поверит!
— Расскажи же! Расскажи! — Керан побледнел и был близок к истерике.
— Нет, нет, ты не мой ребенок, — хихикнула главная бабушка. — Что за неуместная шутка — поведать все постороннему? Мы не можем оскорбить чужестранца, рассказав такую смехотворную, такую несусветную чушь. Чужестранец может умереть от смеха. Я не приму такой грех на душу.
— Нет, расскажи! Оскорби меня! Пусть я умру от смеха! — Но Керан чуть не умер от разочарования, которое впивалось в него, словно миллион хихикающих, улюлюкающих пчел:
— О, это было так смешно, каким образом все началось!
И они смеялись, смеялись и смеялись… пока Керан Свайсгуд, рыдая и смеясь сквозь слезы, полз к выходу. На корабль он вернулся все еще хихикая. В следующем рейсе он сменил имя на Вспышку Молнии и девяносто семь дней правил как король Островом Сладкого Моря на М-81.
Но это уже совсем другая история. Не такая веселая.
Перевод с английского Сергея Гонтарева
СТРАНА БОЛЬШИХ ЛОШАДЕЙ
Два англичанина, Ричард Рокуэл и Сирано Смит, ехали в открытом джипе по пустыне Тар. Скучная местность с почвой красноватого оттенка — больше камня, чем песка — выглядела так, будто кто-то срезал с нее верхний пласт, обнажив более глубокие слои.
Издалека докатились раскаты грома. Блондин Рокуэл и смуглый темноволосый Смит удивленно переглянулись. На всей территории от Нью-Дели до Бахавальпура никогда еще не гремел гром. Да и чему громыхать в безводной пустыне на севере Индии?
— Поехали-ка по этому гребню, — сказал Рокуэл и свернул туда, где начинался подъем. — Может, здесь и не бывает дождей, но однажды я чуть не утоп, проезжая по местности, где не бывает дождей. В тот раз мне повезло.
Снова загромыхало, тяжело и раскатисто, словно убеждая людей, что они не ослышались.
— Это лощина Кути Тавдави, Маленькая река, — мрачно заметил Смит. — Интересно, почему ее так назвали? — И вдруг вздрогнул, словно испугавшись собственных слов. — Рокуэл, почему я это сказал? Ведь я вижу это место впервые. И откуда мне знать, как оно называется? А лощина и впрямь превратится в бурную речку, если зарядит дождь. Но осадков здесь не бывает — из-за отсутствия гор нет условий для образования облаков.
— Каждый раз, глядя на Страну больших лошадей, я думаю о том же самом. — Рокуэл кивнул на мерцающие высоты знаменитого миража. — Если бы они были реальны, то собирали бы достаточно влаги, чтобы превратить пустыню в цветущую саванну.
Два англичанина занимались геологической разведкой — брали пробы грунта на участках, отобранных после аэрофотосъемки. Беда пустыни Тар заключалась в том, что она содержала все: бокситы, свинец, цинк, сурьму, медь, олово, — но в количествах недостаточных для добычи. Вложения в Тар не окупились бы нигде, обещая работу на грани рентабельности.
Внезапно между вершинами миража сверкнула молния — такого зрелища они еще не видели. Небо нахмурилось и потемнело. Вскоре докатились раскаты грома, а ведь миражи никогда не сопровождаются звуком.
— Или это крупная, очень деятельная птица, или это дождь, — сказал Рокуэл.
Действительно, начало моросить — слабо, но непрерывно. Это было приятно — в жаркий полдень в тряском джипе попасть под дождик. Дождь в пустыне — всегда дорогой подарок.
Смит затянул жизнерадостную песню на одном из языков северной Индии, сопровождая пение непристойными жестами. Рокуэл не понял ни слова. Текст переполняли двойные рифмы и слова из сплошных гласных, очень похожие на те, что выдумывают малыши.
— Невероятно, где ты так хорошо выучил местные языки? — удивился Рокуэл. — На мой взгляд, это непросто сделать, а ведь у меня лингвистическая подготовка.
— Мне и не нужно было их учить, — ответил Смит. — Я их просто вспомнил. Все они группируются вокруг нашего боро, как листики клевера на стебле.