Новая цепь противника еще быстрее была смята озверевшими солдатами. И двух минут не продержались в окопах немногочисленные турецкие стрелки. Все они были почти поголовно уничтожены. Освободился путь в город. Цепи полка ускоренным маршем со всех сторон приближались к нему, точно боясь, что вот вдруг город, снявшись с места, убежит за далекие горизонты.
Обогнав на целую треть версты цепи своей роты, Сергеев, пасмурный, усталый, и Гончаренко, как машина безучастней ко всему, остановились. И в ту же секунду Сергеев увидел, как стройное тело товарища изогнулось почти вдвое и беззвучно упало в снег. Сергеев вплотную подошел к Гончаренко и услышал слабый стон. «Значит, жив», подумал он и внутренне пожалел, что шальная пуля не тронула его. Сергеев постоял немного над раненым, думая, как бы оказать ему помощь. Но когда взвод подбежал к этому месту, он, точно подстегнутый кем-то, помчался снова вперед к близким строениям.
У первой каменной сакли с плоской глиняной крышей он, пораженный, остановился. Возле дороги шел окоп, весь заваленный трупами. Впереди всех, на груде тел, у гребня окопа, запрокинулась фигура без головы. В окоченевших руках она судорожно сжимала темное древко знамени. Само зеленое знамя, с вышитыми на нем полумесяцем и звездами, обтрепанное и местами разорванное, валялось в стороне у дороги.
Не зная сам зачем, Сергеев быстро бросился к знамени, схватил его и, почему-то размахивая им, закричал «ура».
Но потом, точно кто-то невидимый, подкравшийся сзади, огромной палкой ударил его по темени. Этот удар был такой силы, что показалось Сергееву, будто череп его от удара треснул, как спелый арбуз, и кровь, хлынувшая из головы его, наполнила собою весь мир, заволокла небо, покрыла минареты, сакли, скалы и в бурных потоках своих наконец затопила его сознание.
Очнулся Сергеев с ощущением мучительной головной боли. Попробовал подняться на ноги, но, обессиленный ранением, не смог. Тогда он, приподняв слегка голову, огляделся по сторонам.
Он лежал на снегу, облитом кровью, возле того окопа, где подобрал знамя. Зеленая тряпка была судорожно зажата в его кулак и частью прижата к земле его телом.
Вокруг расцветало солнечное утро. При ярком свете золотой зари были хорошо видны Сергееву и склоны гор, местами покрытые розовым снегом, и огромные, причудливо изломанные скалы, темнеющие то здесь, то там.
Всюду, по склонам гор и на гребнях их, сновали тысячи темных точек. Другие сотни и тысячи лежали неподвижно на снежных покровах. Сергеев знал, что это были люди, и убежден был почему-то, что это русские солдаты. Местами точки росли и превращались в крохотных серых человечков. У самых ног внизу заметил Сергеев около роты игрушечных солдат, стоявших колонной, как на ученьи. Кто-то одинокий впереди их что-то еле слышно говорил и размахивал руками. Вдруг чуть уловимые знакомые звуки царского гимна донеслись оттуда. Точно вторя им, где-то совсем далеко послышались те же звуки, и вскоре все склоны гор на разные лады заиграли странной музыкой.
«С победой, значит», — решил про себя Сергеев. Усмехнулся уголками рта и с горечью добавил: «Комедия. Сколько убитых! На что нам это все?»
Он попробовал зарыдать. Но вместо плача получился хрип. А судорожное дыхание болью ударяло в голову. Окоченевшее тело его начало дрожать мелкой истерической дрожью.
Потом Сергеев забылся.
Очнулся он от звуков близкой речи. Открыл глаза, но тотчас же вынужден был закрыть их. Ему прямо в лицо с нетерпимой силой ударил луч яркого, теплого солнца. Дрожа от ощущения боли, Сергеев с трудом повернул голову в сторону от солнца и снова поднял веки. Перед собой он увидел наклоненное обрюзглое лицо командира полка и лица штабных офицеров.
— Вы понимаете меня? — спрашивал полковник Филимонов. — Вы слышите?
— Да, — еле внятно прошептал Сергеев.
— Ну, и отлично, разожмите кулаки. Это турецкое дивизионное знамя мы возьмем с собой. Как трофей перешлем в штаб армии. Как оно к вам попало? Ну, да потом расскажете, когда поправитесь. А пока, дорогой поручик Сергеев, поздравляю тебя с производством.
— Прапорщик, господин полковник, — шепнул довольно громко Ястребов. — Не поручик, а прапорщик. Верховное командование не утвердит такого производства. Это же невозможно: из вольноопределяющихся в поручики.
— Нет-с, нет-с, адъютант. За такой подвиг — поручика, не меньше. Я знаю. Я буду ходатайствовать, если нужно, перед его величеством. Я это сделаю.