— Ну-ка, вылезай, белая сволочь.
— Как смеешь… — раздался голос Воронина. — На меня, на командующего Краевой армией?
— Вылезай. Там поговорим.
Из автомобиля вышли семь человек.
— Руки вверх, — скомандовал Черноусов. — Обыщи их, Несмачный и Пихлак.
Как только прозвучали его слова, один из задержанных высоко прыгнул вперед на лошадиные морды. Кони попятились назад в сторону, а человек стрелой помчался от дороги в степь.
— Хлопцы, обезоружьте этих, а я уже догоню бегунца.
Взвилась плетка, рванулся горячий конь Черноусова.
Сверкнула в зареве зари обнаженная сабля.
— Стой! — кричал на скаку всадник. Он уже почти догнал бежавшего без оглядки человека. — Стой, говорят.
Беглец остановился. Тяжело дыша, сказал:
— Слушай, Черноусов… Если отпустишь меня… сто тысяч рублей твои…
— Воронин, гад, предатель… Купить меня хочешь? Не продаюсь. Сто тысяч и так мои будут. А тебе вот на.
Свистнула сабля. Точно отклеившись, скатилась с плеч голова. Рухнуло в траву безжизненное тело. Черноусов соскочил с лошади. Обыскав карманы трупа, он вытащил из них два свертка: один с деньгами, другой с документами. В юном свете загорающегося дня он прочел один из них и галопом помчался назад к своим.
— Хлопцы, полковника зарубил я. Шофер, садись в автомобиль. Несмачный, Пихлак, Татаренков, Нефедов, садитесь.
— И я сейчас. Ты, Петрушин, за начальника. Веди хлопцев на позицию, а я поспешу скорее.
— А с этими как?
Черноусов, не отвечая, сел в автомобиль, и когда машина уже тронулась в путь, крикнул в ответ:
— Это ты, Петрушин, спрашиваешь? Ну, спрашивай, дубина, а я поеду.
…В полдень автомобиль домчался к Ставрополю. Черноусов отвез в госпиталь уже несшего в бреду всякий вздор Нефедова. После осмотра врача больного поместили в тифозный барак.
Ратамоновцы в последнем бою лишились своего храброго начальника.
Было время, и Ратамонов бунтовал против приказа сверху. Но сжав сталью воли свое честолюбие и гордость, подчинился. Как был, так и остался до смерти своей геройским, храбрым и честным советским воином.
Тело его, пронзенное сотнею пуль, похоронили с высокой воинской честью, а храброе огромное сердце его отдало прекрасную силу свою каждому из трех тысяч бойцов революционного отряда.
Кругом предательства, измены, из каждой подворотни злыми стаями мчатся враги, но непоколебимы, как горные кряжи, ратамоновцы.
Влились к ним лихие рубаки черноусовского отряда, пристали обрывки воронинской вольницы, пошумели немного, но притихли, зачарованные воинской выправкой, боевой решимостью их.
Враги вокруг, всюду по краю пала советская власть. И нет путей отступления. Окружены ратамоновцы, как стая львов в западне. Есть, правда, путь-дорога, не проложенная еще через саксауловые безводные солончаки да пески астраханской степи. А больше нет ни одной.
Митингуют ратамоновцы в последний раз. За начальника у них — светлый, как лен, Черноусов, комиссаром — Гончаренко Василий.
Луг, солнце, тысячи солдат, казаков. Сгрудились. Хмурые, слушают. Говорит Черноусов:
— Эх, братаны мои. Обложила кадетская свора наш отряд. Грозят. Да не боимся. Поборемся еще.
— Побо-о-ремся.
— Не запугают! — шумит возгласами толпа. Колышатся тысячи голов.
— Воны нам сдаться велят. Грозят пятому смертью. Да хоть и мало у нас патронов и снарядов, а не сдадимся белым. Так ли, ратамоновцы?
— Верно.
— Не сдадимся. Ни в жисть.
— Россию пойдем. Пробьемся.
— Смерть кадюкам!
— С чем бой принимать? — продолжал Черноусов, обведя своим орлиным взглядом затихшую толпу. — Не с чем боя принимать. И не примем боя зря. Уйдем в советскую Россию. Там пригодимся. А путь у нас один есть. Через степи эти соленые, безводные. Вот и решайте, товарищи.
— Пойдем степью.
— Может, пройдем.
— Надо итти… которые дойдут до советской.
— Нам ничего не страшно.
Голосовали. Единогласно решили отступать на красную Астрахань.
Настала ночь, холодная, хмурая. Отправились в поход ратамоновцы колоннами. А на зорьке окружили их два офицерских полка.
У белых за бойцов поручики и подпоручики. За взводных полковники да подполковники, ротные все, как один, генералы.
— Ратамоновцы, держись!
А ратамоновцам наплевать. Вышколенные солдаты. Как только заляжет цель противника, так зайдут красные пулеметчики с флангов — и смят противник. Пока перестраиваются офицерские взводы, глядишь — вихрем налетели черноусовскне рубаки, — и нет взвода.
Ну, и противник не из трусливых достался. Умеют воевать офицеры! Сотни ратамоновцев разметали на песке буйные руки свои.