Хорьков уронил кисет, смял судорожно цыгарку и, точно ловя кого-то невидимого, ничком упал на землю, судорожно обнимая ее руками.
В лагере поднялась суматоха. В разных местах прозвучало еще несколько беспорядочных выстрелов. Из ближайших палаток высыпали наружу солдаты. На шум явился сам ротный офицер Нерехин. Роту выстроили. Солдат начали опрашивать. Но, за исключением Щеткина и Хомутова, оказалось, что никто ничего не знал и не видел. А Щеткин и Хомутов, по их словам, первые выбежавшие из палатки на выстрелы, утверждали, что убийство Хорькова дело рук курдов.
— Выбежал я, ваше благородие, — в десятый раз повторял Щеткин, — вижу, господин отделенный упал, а какие-то два человека в фесках шмыгнули за палатки. Думаю, не иначе, как курды. Я по ним стал стрелять. Потом подоспел Хомутов.
Каждый раз во время своего рассказа на этом месте Щеткин встречался, взглядом со взводным. Нефедов почему-то недоверчиво качал головой, но не говорил ни слова.
Ротный распорядился выставить караул у трупа, усилить дозоры, остальным спать.
Лагерь давно уже пробудился. Привел себя в порядок. Солдаты отпили чай и занимались чисткой оружия, платья, белья. В походных кухнях варился первый, после долгого перерыва, мясной обед. По лагерю носились вкусные, разжигающие аппетит запахи жареного лука и мясного пара. Стоял солнечный день.
В первом отделении третьего взвода, как и повсюду, солдаты занимались чисткой винтовок. Утром похоронили Хорькова, и солдаты, прочищая стволы, разбирая винтовочные замки, вполголоса обменивались своими соображениями о таинственной смерти своего отделенного командира.
Никто из них не верил, что это дело рук курдов. Откуда быть курдам в центре бригадного лагеря, вдали от селений и городов, в шестидесяти верстах от неприятеля? Так думали солдаты, но вслух своих сомнений никто не выражал. И только один-другой косой солдатский взгляд, точно невзначай, на секунду останавливался на невозмутимых лицах Щеткина и Хомутова.
Но лица Щеткина и Хомутова, кроме скуки, ничего не выражали.
Возле Щеткина присел на корточках Васяткин. Толстогубое, узкоглазое лицо его сохраняло, как всегда, выражение внутренней напряженной мысли. Разобранная винтовка была аккуратно разложена у ног его на шинели.
Солдаты отделения расположились у палаток на камнях, в изобилии разбросанных вокруг, и смазывали, терли, скоблили железные и деревянные части оружия. Под яркими и теплыми лучами солнца ослепительно сверкала сталь.
Чья-то тень скользнула по земле у ног Щеткина. Он поднял голову и вздрогнул. Перед ним стоял взводный Нефедов. Огромным веером черная в седине борода и пышные усы Нефедова были всклокочены. Пристальный взгляд прищуренных карих глаз, казалось, старался забраться солдату в самые сокровенные тайники мысли. Руки взводного были глубоко засунуты в карманы мехового полушубка. Розовые щеки особенно краснели, а широкий нос морщился у переносицы.
Щеткин еще раз взглянул на взводного, потом беспричинно засмеялся. Дергая предохранитель винтовки, он весело сказал:
— Господин взводный… папаша наш, Михаил Андреевич. Как поживаете? Что, в гости к нам?
— Не мели языком, — сурово оборвал его Нефедов. — Поговорим еще с тобой — будет разговор. Который Васяткин?
Ему услужливо показали.
— Васяткин, пойди ко мне, — громко приказал Нефедов. — Поговорить хочу с тобой.
Васяткин, улыбаясь, завернул винтовку в шинель, отложил узел в сторону и быстро подошел к взводному.
Отделение насторожилось. Точно повинуясь внутреннему голосу, быстро вскочил на ноги Щеткин и тоже подошел к Нефедову.
— Куда его, папаша, вести думаешь? — скороговоркой спросил он.
— А тебе что за дело?
— Да так, худо бы с ним не было. А? Парень хороший, и мы за него…
— Отстань! Наряда давно не ел. Поменьше блуди языком.
Щеткин промолчал. Нефедов же, не сказав больше ни слова, вместе с улыбающимся Васяткиным пошел к своей палатке.
— Садись, — сказал взводный, указав Васяткину на свою походную кровать. — Садись и рассказывай.
— Что рассказывать?
— Рассказывай, что отделению говорил вчера.
— Не знаю, что и рассказывать, — с широкой улыбкой ответил солдат. — Вы, господин взводный, лучше спрашивайте.
Нефедов сделал два шага вдоль палатки, остановился против Васяткина. Глядя в упор ему в глаза, спросил:
— Из забастовщиков?
— Да, — еще шире улыбнулся Васяткин.
— А за что бастовали?
— За мир и против капиталистов да помещиков.