— Тяжело, Хомутов… Как скоты мы, и конца не видать.
— Будет конец. Не робей, Сергеев… Всему в жизни конец бывает.
— И-и-и! Холодище. И долго еще мы у штаба стоять будем?
— Не дело… Трое уже ноги отморозили.
— Опять в цепи стрельба пошла… Побегать, что ли!
— Ишь, вон внизу тоже забегали… Видишь?
Горные хребты, заковавшие лощину каменным обручем, на версту, уходили ввысь. А внизу, в глубокой мглистой лощине, на снежных покровах, на обледенелых камнях, колыхались туманные, серые массы. И казалось, что эта спаянная льдами, припушенная снегом лощина беззвучно кипела в бурных огнях зари, выбрасывая из своих недр жирную накипь.
— А жрать-то охота! Две недели без горячего.
— Вот бы чаечку, кипяточку. Сполоснуть кишку.
— Благодать…
— Вот бы…
— Когда же конец войне будет?.. Растудыть его… в угодников.
— Не предвидится…
— А уже светает. Вот развиднеется, может, теплее станет.
— Ваше благородие!.. Вон стреляют они, — сказал Нефедов.
На самом деле: неподалеку с темной скалы снова блеснуло несколько синих молний. Сквозь гул и завывание ветра раздался сухой залп. Точно в ответ ему вблизи заорали два диких голоса.
— Опять наших подбили, ваше благородие. Снять бы цепь с этого места.
— Я тебе дам снять, — резко ответил ему офицер, зябко кутаясь в меховую доху. — Дисциплина, Нефедов, прежде всего. Курдов сейчас снимем. Выбери-ка из цепи пяток покрепче, с бомбами, и ко мне, живо!
— Слушаю-с, ваше…
Оставшись наедине с собой, офицер привычным движением быстро вынул из фляги, висевшей на ремне, через плечо, пробку и пригубил. Затем так же быстро вставил пробку на место, откашлялся и замурлыкал себе под нос:
Офицер стоял неподвижно. Пел, точно про себя, глядя вверх, в пространство:
По темным склонам гор шли синие тучи. Они косматой, узорчатой лентой карабкались вверх за далекие вершины. Еще в звездной сияющей бездне ярко горели желто-лиловые и огненно-красные костры кипучего рассвета. Среди дымчатой синевы туч и жарких полос румяного неба, точно в пучинах горного потока, дыбились фиолетовые массивы скалистых, зубчатых громад.
Офицер опустил голову книзу и снова приложился к фляге.
Из серой тьмы ущелья вынырнули шесть темных фигур. Послышалась команда: «Отделение — стой!»
К офицеру подошел Нефедов.
— Есть, ваше благородие.
— У всех бомбы?
— Так точно!
— Ну вот, слушай, Нефедов. Надо метнуть бомбы туда, — офицер качнул рукою в сторону скалы.
— Не добросят, ваше благородие. Саженей десять скала. А то и более.
— Что! А! Я тебе дам — не добросят! Как смеешь! Смотри у меня. Сейчас же приступайте. Пока курдов не сбросите со скалы — не возвращайся. Понял?
— Так точно… Может, цепь в сторону оттянуть, ваше благородие? Неровен, час, бомбы упадут обратно.
— Что! Разговаривать. Ты что! А! Ах ты… Я тебе! Марш!
— Слушаю-с, — Нефедов козырнул, молча отошел в сторону.
— Отделение, за мной — шагом марш! — скомандовал он.
Медленно крадучись и пригибаясь к камням, шесть темных фигур вскоре подошли к скале на близкое расстояние. За небольшим острым уступом они остановились в нерешительности. Могучая, причудливо-изломанная скала, саженей десять в вышину, для метания бомбы была на самом деле недосягаема.
— Ну что же, господин взводный, как тут, а? Не докинем…
Взводный, помолчав немного, вместо ответа приказал:
— Матвейчук, начинай.
Матвейчук, темная широкая фигура, громко, протяжно вздохнув, снял с пояса бомбу, вделал в нее капсуль, взвел кольцо и, неуклюже перекрестившись, глухо сказал:
— Простите, братцы… ежели в чем… ежели чего… Ето… Случай. Домой черканите, голуби. Простите, православные. Ну… господи, благослови!
Грузная фигура солдата заколыхалась в неистовых порывах ветра.
— Ложись! — скомандовал Нефедов.
Оставшиеся прижали тела свои к холодным камням скалы, замерев в ожидании. Вот что-то щелкнуло, стукнулось о скалу, на которой засели курды. Прошло мгновение. Потом у подножья скалы охнул ярко-огненный взрыв.
Почти в ту же секунду что-то мокрое и теплое, мягко шлепнувшись о лоб взводного, упало у ног его в снег. Нефедов нагнулся и взял в руки странный, неизвестный предмет. Он оказался куском еще теплого волосатого мяса.