Сейчас, вспоминая о том разговоре, историк пьяно усмехнулся: кто бы мог подумать, что эти слова окажутся пророческими? Он действительно получил новое имя в рекордно короткие сроки, однако предпочел бы, чтобы его назвали как-то иначе. Имя Баламошка означало «дурачок», и жить с таким эпитетом ему, человеку с ученой степенью, было крайне неуютно. Впрочем, каждая ситуация требует индивидуального подхода, напомнил он себе. Кому он здесь нужен со своими дипломами? Он уже успел установить точные место и время, в которых оказался. И если первое время Марсель-Баламошка еще надеялся на то, что вот-вот очнется в больничной палате под капельницами, то вскоре понял, что это, как минимум, надолго. Почувствовав очередной приступ тошноты, он снова подполз к ведру и, стараясь как-то отвлечься от происходящего, вернулся в тот день, когда все началось.
Курьян, несмотря на пугающую внешность, оказался довольно дружелюбным парнем, которому было всего-то двадцать два года отроду. Выходит, он вполне мог оказаться в числе его студентов. С уважением взглянув на выдающуюся фигуру своего спутника, Марсель подумал, что тому следовало бы податься в профессиональный спорт — в метатели ядра, например, или диска. С его комплекцией он смог бы добиться больших успехов. Так или иначе, но ни о каком высшем образовании и речи идти не могло — очень быстро выяснилось, что у Курьяна был настолько ограниченный кругозор, что историк только диву давался. Тем не менее, вспомнив о ситуации, в которой оказался, он постарался пока не демонстрировать собственного превосходства. Кроме того, он все больше убеждался, что происходящее не могло быть плодом его фантазии. А картина, которую доцент наблюдал вокруг себя, пугала его своей дикой красотой. Наверное, он уже тогда понял, что с ним произошло, но всячески гнал от себя эти мысли.
— Так, говоришь, староста может быть не в духе? — обратился он к спутнику, чтобы как-то поддержать разговор.
— Угу. Забавный ты, — отозвался Курьян, не сбавляя шага. — Я не понял, о чем ты толковал мне там, у ворот, но Михайло, думаю, быстро разберется, что к чему.
— Михайло — это кто?
— Да староста наш.
— Понятно. Скажи, а что за место такое? Никогда не был здесь.
— Ого! — здоровяк остановился и многозначительно поднял палец. — Наше селище на всю округу славится, нельзя его не знать. Триполье! Запомни.
— Кхм, — Марсель поперхнулся от неожиданности. — Ты уверен? То есть, я прекрасно знаю Триполье, у меня здесь отец родился.
— Нельзя, друг, столько пить, — сочувствующе покачал головой Курьян. — Знаешь, как у нас говорят: наливай, да меру знай.
— Да я… — историк хотел было возразить, что к алкоголю совсем равнодушен, но вовремя сообразил, что для собеседника это, пожалуй, было единственным разумным объяснением его амнезии — во всяком случае, другого у него не было. — Пожалуй. А что, часто в Киеве бываешь?
— Частенько.
Марсель успел уже обрадоваться такому ответу, но в следующий момент с трудом сдержался, чтобы не выругаться, услышав уточнение:
— Если на рассвете выйдешь, то к вечеру можешь и добраться. Путь-то неблизкий, верст пятьдесят будет. Но это ничего, если очень нужно, найдем тебе попутчика.
— Благодарствую, — пробормотал историк, решив, что пока не стоит вдаваться в подробности. — Буду очень признателен.
— И все же, откуда ты такой взялся? — Курьян с улыбкой взглянул на своего спутника. — Говоришь странно, одет не по-нашему. А что за торба такая? Заморская, м? Я таких здесь не встречал.
Марсель только сейчас сообразил, что все это время машинально сжимал в руках свой дипломат. Подумав, что он с ним напоминал какого-то сельского чиновника, мужчина просто кивнул:
— Да уж… То есть — да, заморская торба. Мне ее издалека привезли. В подарок.
Отчасти это даже было правдой — дорогую вещь ему подарили студенты-выпускники. Конечно, ему не следовало принимать ее, но слишком уж ему понравилось качество — добротный дипломат уже служил ему верой и правдой четыре года и мог прослужить еще столько же.
— Я так и подумал. Знатная вещица, видно, что немалых денег стоит. Ну, вот, мы и пришли.
Оказавшись перед домом старосты, Марсель огляделся вокруг и почувствовал, что его начинает колотить нервная дрожь. Древняя Русь никогда не была его специализацией, однако кое-какое представление об этом периоде он имел и теперь пытался уместить в своей голове тот факт, что действительность, в которой он вдруг оказался, чертовски сильно напоминала быт тех росов или русов, о которых он столько читал. Стоя во дворе, доцент то и дело поглядывал на местных жителей, которых он, похоже, заинтересовал не меньше, чем они его. Мужчины — все, как на подбор, бородатые — были одеты в просторные рубахи светлых тонов и штаны, а женщины — в более длинные аналоги тех же самых рубах, которые отличались друг от друга разве что вышивкой. Залюбовавшись одной из молодых девушек, которая, явно стесняясь, то и дело поглядывала на него с любопытством, Марсель вдруг вспомнил картинку, которую долго и с удовольствием рассматривал в одной из книг, когда готовил доклад по костюмам славян. Сходство было поразительным, и как ни старался он отогнать от себя мысли, которые казались ему предвестниками сумасшествия, у него ничего не получалось. Нет-нет, всему должно быть разумное объяснение. Пусть это будет инсульт, или ассистентка Сима, которой он на днях устроил выволочку, подсыпала ему какой-нибудь дряни в кофе — что угодно, только не то, о чем он подумал.