Он закрыл лицо руками, словно пытаясь с закрытыми глазами разглядеть то, что скрыл от него туман.
Вокруг ничего не было видно: ни тура, ни ружья, ни дороги. Ни надежды не оставалось никакой, ни сил на что-то надеяться. Утренняя непогода казалась бледным сном. Теперь сон этот сбывался с десятикратной силой.
Небо совсем исчезло, Аслану казалось, что земля уходит у него из-под ног, что наступает первобытный хаос. И в этом небытии странным и никчемным казалось существование человека. И гневные, полные мщения дикие тучи, снег и ветер, внезапно сгустившийся мрак, — все злые силы природы объединились, заключили между собой союз, чтобы вершить суд и вынести приговор этому лишнему, никчемному существу…
…Стоял октябрь, и внизу, в долине, у крестьян, вышедших на сбор винограда, пальцы были сладкими и липкими от густого виноградного сока.
1958
Зеркальщик Отия
Машина подъезжала к Кутаиси. Утомленный долгой дорогой, Давид, откинувшись на спинку мягкого сидения и отдавшись мечтам, гнал автомобиль. Ему было, о чем помечтать. В это утро в Тбилиси пришла телеграмма с кутаисского автозавода. Инженера Давида Бацикадзе вызывали по срочному делу. «Срочное дело» — это испытания нового грузовика, сконструированного им, Давидом.
«Сегодня вечером все решится», — думал Давид.
У Хорагоули Кетеван — жена Давида — пересела назад в надежде заснуть, но не смогла; холмы и горы Имерети, быстрые, извилистые реки заворожили ее. Кетеван впервые едет в Кутаиси — на родину мужа.
Давид боялся, что, занятый заводскими делами, не сможет как следует показать жене родной город. Ей, конечно, интереснее гулять по городу и развлекаться, чем сидеть и ждать результата испытаний. За всю дорогу Кетеван ни слова не проронила о новом грузовике, словно и не вспоминала о нем. «Счастливая, ничего ее не тревожит», — немного обиженно думал Давид.
— Когда же появится город? — спросила Кетеван, выглядывая в окно.
— Пока видна только парашютная вышка.
— А где она?
— По левую сторону.
— Теперь вижу.
— Потерпи немного. — Давид переключил скорость. Машина шла на подъем. — Следи за моей рукой. Видишь церковь?
— Вижу.
— Чуть правее и ниже развалины храма Баграта.
— Ого, какой огромный! Сегодня мы успеем его посмотреть?
— Я бы на твоем месте, — Давид бросил на жену быстрый взгляд, — не признавался, что никогда не был в Кутаиси.
— А я и не признаюсь до завтрашнего утра, а завтра буду уже все-все знать.
— Сомневаюсь, — проговорил Давид, словно делая про себя какое-то заключение. — Мне придется ехать прямо на завод, а дальше будет видно.
Они замолчали. Машина въехала в пригород, громыхая по неровной мостовой. Кетеван глядела по сторонам, боясь пропустить что-нибудь интересное. К заводу можно было проехать по новому мосту, но Давид повел машину к центру города, мимо театра, парка и новой гостиницы. У Белого моста он немного притормозил.
— Здесь я учился плавать, — обернулся он к жене. — Прямо с перил мы прыгали в реку.
— С такой высоты? — Кетеван гибко перегнулась, чтобы поглядеть, далеко ли до воды.
— Ну да, голышом мы вылезали из воды. Представляешь, посреди города — и раз-два-три… прыгали обратно.
— А потом?
— Что — потом?
— Что ты делал потом, когда вырос. Так голышом и бегал?
Автомобиль оставил позади Белый мост и выехал на широкий проспект.
— Потом я работал на Рионгэсе. Когда мы отвели воду в канал, река обмелела и найти место для плавания стало нелегко.
Кетеван засмеялась.
— Почему ты смеешься?
— Так просто. Представила себе, как ты разыскиваешь глубокое место, чтобы искупаться. Наверное, ты был смешным мальчишкой.
— Знаешь, когда мы искали, нам и в голову не приходило, что реку-то мы сами высушили.
Давид взглянул на часы.
— Кетеван!.. Хочешь, я покажу тебе дом, в котором родился?
— Неужели найдешь?
— Конечно, если тебе интересно.
«Тебе самому интересно…» — подумала Кетеван.
Машина свернула влево и опять запрыгала по булыжникам.
— Дом каменный, — говорил Давид, — крыльцо без дверей — дверь дальше, где кончается лестница. В Кутаиси много таких домов, но я обязательно узнаю свой, — он обернулся к Кетеван. — Я никогда не рассказывал тебе про зеркальщика Отию?
— Нет. А что это за история?
— Сейчас расскажу.
— Ты вообще ничего не рассказывал про свое детство, — упрекнула Давида Кетеван.
— Но и ты не донимала меня вопросами, — отозвался он, поворачивая зеркальце к себе, чтобы видеть жену.