— Если бы такой вопрос существовал, — твердо проговорил старик, — все было бы просто на свете.
— Тогда допрашивайте меня, как считаете нужным.
— А я и допрашиваю, — многозначительно улыбнулся старик. — Давай говори имя свое и фамилию.
Иаго отер пот со лба ладонью и заметил, как старик опять насторожился.
— Зовут меня Иаго, фамилия Вашакидзе.
— Где живешь?
— В Тбилиси.
— На какой улице?
— Дзнеладзе, шестьдесят один… — Иаго понял, что старик задает, по его мнению, самые сложные вопросы.
— Где работаешь?
— В редакции вечерней газеты, где на четвертой странице печатают объявления о смерти… Знаете такую? Вот когда вашего Сандро задрал медведь, наверно, у нас объявление было — «безутешные родственники извещают…» — Иаго вдруг почувствовал отвращение к себе.
«И все-таки получилось по-детски, — подумал он, — глупо».
Теперь злость его обернулась против старика… Какое он, собственно говоря, имеет право так унижать Иаго своими дурацкими вопросами. Никому и никогда еще не приходилось доказывать такой глупости… Абсолютная глупость… Этот старик с ружьем в руках требует от него подтверждений, доказательств, а сам не знает, какие они должны быть, эти доказательства!..
Лесник поджал губы, взгляд его сделался еще подозрительнее, и указал дулом в сторону:
— Ступай вперед! Остальное там расскажешь.
Иаго охватило неодолимое азартное желание отомстить, жестоко высмеять подозрительного старика. Но пока единственный способ выразить свое пренебрежение к его придиркам — не обращать внимания.
Да, действительно ни во что его не ставить. Иаго высоко поднял голову и, как ни в чем не бывало, стал разглядывать фасад церквушки.
— Я сказал, ступай вперед! — В голос старика вкрались нотки удивления.
Иаго как будто не слышал, медленно и спокойно брел вдоль стены.
— Стой! — закричал лесник.
Иаго задыхался от желания удовлетворить свое оскорбленное самолюбие. И чем больше выходил из себя старик, тем упрямее Иаго внушал себе, что не должен обращать на него внимания.
Он достал из кармана карандаш и записную книжку: то на церковь взглянет, то в книжку уткнется, будто бы записывает что-то. Прошел вдоль одной стены и завернул за угол.
— Стой! Стрелять буду! — В голосе старика слышалась угроза.
Иаго стал напевать, хотя голос и дрожал немного, но так, только так можно сломить этого одержимого старика.
И тут раздался оглушительный залп, как будто небо обрушилось, тугая волна воздуха едва не сбила Иаго с ног. И лесу понадобилось немало времени, чтобы поглотить, растворить в себе гулкое эхо.
Иаго, побелев, прислонился к стене. Лесник вцепился ему в плечо и не отпускал, в левой руке он держал ружье.
— Ты что?!
Иаго удивленно смотрел на старика, вернее не смотрел, а рассматривал, словно какую-нибудь диковинку.
— Куда ты бежал?!
— Я церковь зарисовывал… — пробормотал Иаго.
— Нашел время. Я за ним с ружьем, а он…
— Ну и напрасно… Вы взрослый человек и должны понимать, что…
— Ступай, ступай! Это все мы в Цхинвали выясним… Такие ответы всякий заучить может, если нужно… А я свое дело знаю…
Шли они бесшумно. Палая листва скрадывала шаги. Постепенно зеленый шатер над ними густел, свет становился мягче, смутнее.
…Ноги быстро несли его под гору, но Иаго нарочно замедлил шаг, чтобы старик не подумал, что он собирается бежать.
…Они брели по пескам с пересохшими глотками, оборванные… На юге остался грозный царь, коварные жрецы, великая Халдея. Они изгнали их — звездочета и его сыновей. Возмутились жрецы, как посмел этот безумный звездочет изменить божественному числу. Тринадцать… Отступник…
Никогда больше не суждено ему взойти на башню, чтобы первым увидеть узенький серп молодой луны и объявить всем, что начинается новый месяц…
Сыновья несли его на руках, на плечах, на спинах… Однажды вечером они заметили на севере высокие горы. Никогда прежде не видели они таких неприступных и грозных вершин. Человек, взошедший на такую гору, несомненно первым увидит новый месяц…
Улыбка играла на лице умирающего звездочета, и последние слова его походили скорее на приказ, чем на просьбу, — он велел сыновьям возвести на этих вершинах высокие башни, дабы подняться еще выше, и ценою собственной крови защищать эту землю, откуда раньше всего виден молодой месяц…
«Что нужно этому старику, — думал Иаго, — выслужиться хочет, что ли? Небось всю жизнь отдал этому лесу, горам — прозябал в безвестности, никто не оценил его верной службы, и вот он хочет притащить в Цхинвали «нарушителя», чтобы преданность свою доказать. Ну и что же, если выяснится, что поймал он не врага, ведь долг свой он все-таки выполнил! Похлопают по плечу, похвалят за бдительность… Нет, я наверняка клевещу сейчас на него… Не может быть такого…»