Увидев это, Замятин выхватил револьвер, наставив его на Кхутукхту, который сидел рядом с Кристофером у тела Уильяма. Чиндамани схватила Самдапа и рванулась к двери в конце комнаты, открывавшей вход в туннель.
Стрелявший перешагнул через тела убитых и вошел в комнату. Он высоко держал пистолет, целясь в голову Замятина. Это был Сепайлов.
— Бросьте ваше оружие, господин Замятин, — сказал он по-русски. — Иначе я буду вынужден стрелять.
— Еще один шаг, — ответил Замятин, не оглядываясь, — и ваш Живой Будда станет мертвым.
— Будьте так любезны. — Это был уже другой голос. Фон Унгерн протиснулся в комнату мимо Сепайлова.
Он бросил быстрый взгляд на тело Уильяма, но не понял, что послужило причиной этой маленькой трагедии. Его люди контролировали дворец. Отряд Сухэ-Батора был оттеснен на окраину города. Оставшиеся революционеры были окружены, и их уже допрашивали и казнили. Осталось решить лишь эту маленькую проблему.
— Кхутукхту предатель, — продолжил он. — У меня в кармане лежит подписанный им документ, призывающий его войска поддержать революционную армию. Я уже отдал приказ о его казни. Вы теряете время, Замятин. Если хотите, можете застрелить его: вы просто выполните за меня мою работу.
Замятин оглянулся. Унгерн и Сепайлов уже были в комнате. Пистолет был только у Сепайлова; барон был слишком уверен в себе, чтобы чувствовать необходимость в оружии. Замятин опять посмотрел на. Кхутукхту, потом на Кристофера. Ему нужна была еще одна карта, которую он мог бы разыграть, вынудив барона пойти на сделку. Он повернулся и увидел Чиндамани и Самдапа, застывших в нерешительности у дальней двери.
— Ради бога, Чиндамани! — крикнул Кристофер. — Беги отсюда. Хватай Самдапа и беги!
— Я не могу уйти без тебя, Ка-рис То-фе. Не проси меня оставить тебя.
Мальчик был с ней, и она знала, что должна бежать. Его жизнь была в опасности: ее долг был в том, чтобы спасти его. Но она не могла сдвинуться с места.
Теперь, когда Уильям умер, Кристофер нуждался в ней больше, чем когда-либо. Она разрывалась между любовью к нему и любовью к мальчику, словно попавший в ловушку зверь.
Замятин поднял пистолет и навел дуло на Самдапа.
— Ты! — крикнул он по-тибетски. — Иди сюда и приведи с собой мальчика! — Он знал, что теперь, Когда Унгерн собрался казнить Кхутукхту, мальчик был ему нужен. Унгерн не позволит Сепайлову стрелять, пока он держит мальчика на мушке.
— Ка-рис То-фе! — крикнула Чиндамани. — Скажи ему, чтобы он опустил оружие, или мне придется убить его. Пожалуйста, скажи ему!
Унгерн и Сепайлов тоже колебались. Замятин понял, что им нужен мальчик. Но почему женщина не пробует убежать вместе с ребенком? И что она имеет в виду, говоря, что убьет его?
— Это бессмысленно, Замятин, — произнес Унгерн. — С вами покончено. Сухэ-Батор отступил. Члены вашей ячейки в Урге или мертвы, или сидят в тюрьме, ожидая своей участи. Если вы убьете мальчика, Кхутукхту останется жить. Если вы убьете Кхутукхту, мальчик будет служить мне, как он служил вам. И в любом случае Сепайлов убьет вас. Лучше просто бросить оружие.
Рука Замятина тряслась. Он с трудом контролировал ее. Он повернулся и посмотрел на Кхутукхту, потом снова повернулся к Самдапу. Сепайлов сделал шаг вперед. Замятин поднял револьвер и прицелился в Самдапа.
Унгерн кивнул. Сепайлов прицелился и выстрелил, попав Замятину в левое плечо. Рука с пистолетом дернулась, нажала на спусковой крючок и выронила оружие. Пистолет упал, как камень, тяжело ударившись о покрытый толстыми коврами пол.
Сепайлов пистолетом дал знак Замятину присоединиться к Кристоферу и Кхутукхту. Бурят повиновался, вцепившись в кровоточащее плечо.
Сначала никто не понял, что произошло в дальнем конце комнаты. Но когда Замятин двинулся в его сторону, Кристофер увидел, что Чиндамани склонилась над лежавшим на полу Самдапом. Ее длинные черные волосы закрыли мальчика, спрятав его лицо. Но из-под волос, словно лепестки крошечного цветка, пробивающиеся наружу из черной земли, показались капли крови, которых становилось все больше, и вскоре образовалась целая лужа.
Все молчали. Сепайлов продолжал держать на мушке Замятина. Унгерн наблюдал за женщиной и мальчиком. Когда она наконец подняла голову, капли крови скатывались с кончиков ее волос. Она молчала. Красноречиво было ее лицо в крови, ее глаза, смотревшие сквозь спутанные волосы на тех, кто молча застыл в комнате.
Кристофер встал. Он плохо владел своим телом, конечности его затекли. Он вспомнил слова Чиндамани, говорившей о пророчестве: ему придется умереть, чтобы родиться снова. Ее покрытое кровью лицо испугало его. Он знал, что ими овладел какой-то жестокий рок, поспешно ведущий их к неясному концу. Или началу: теперь было все равно.
— Разрешите мне подойти к ней, — сказал он по-английски, обращаясь к Сепайлову.
Русский не шелохнулся. Он держал на мушке Замятина, готовый выстрелить в любую секунду. Кристофер шагнул к нему, но Сепайлов стоял в том же положении. Он дал Кристоферу пройти мимо.
Унгерн зачарованно смотрел, как Кристофер подошел к Чиндамани и поднял ее. Пуля пробила Самдапу голову: о спасении не могло быть и речи. Он прижал ее к груди, осознавая тщетность всего на свете.
Они стояли, как восковые фигуры, — не слившиеся в единое целое, неподвижные, мечтающие каждый о своем. Не было молитв, которые могли бы заговорить кровь и пауков, не было жестов, способных вдохнуть в мертвых жизнь. Никто не видел движения Чиндамани, а если и видели, то не придали этому значения.
Из складок одежды она извлекла пистолет, маленький «ремингтон», который она умудрилась взять и спрятать на себе в сокровищницах Кхутукхту. Она толком не знала, как он действует, заряжен ли он и стреляет ли вообще. Она взяла его, не представляя, что будет делать с ним. Теперь она знала.
Первая пуля вошла в спину Сепайлова. Он упал, не издав ни звука, то ли мертвый, то ли парализованный. Замятин получил свой шанс. Он рванулся вперед, вытянув руку, чтобы подхватить выпавший у Сепайлова пистолет. В тот момент, когда он схватил оружие, она выстрелила. И еще дважды.