Если англичанин ожидал, что он будет играть роль хитрого и загадочного человека с Востока, то все, что ему остается, — устроить хорошее представление.
Кристофер почувствовал перемену в настроении собеседника. Ему надо было менять тактику.
— Вы видели этого Цевонга перед тем, как он умер? Ваш дом находится на дороге, по которой он должен был идти в Калимпонг. Возможно, вы видели его, вы или кто-нибудь из ваших слуг?
Норбху Дзаса покачал головой.
— Не видеть. Никто не видеть. — Возникла пауза. Агент испытующе посмотрел на Кристофера. — Что вы действительно ищете, Уайлэм-ла? Какую вещь ищете? Какого человека?
Кристофер снова заколебался. Может, этот маленький агент все знает? Может, он просто дразнит его этими вопросами.
— Я ищу сына, — ответил он. — Я ищу своего сына.
Агент сделал глоток чая и аккуратно поставил чашку на стол.
— Здесь вы его не найдете. Понимание, возможно. Мудрость, возможно. Или вещи, которые вы не хотите найти. Но не сына. Пожалуйста, Уайлэм-ла, я вам советую: вернитесь домой. Обратно в свою страну. Горы здесь очень коварны. Очень высоко. Очень холодно.
Они пристально смотрели друг на друга, словно фехтовальщики с поднятыми рапирами. В тишине мантра зазвучала четче, чем прежде.
— Скажите мне, — внезапно спросил Дзаса, — Уайлэм — это распространенное имя?
Кристофер покачал головой. «Не распространенное. Не нераспространенное», — хотелось ответить ему. Но он этого не сделал.
— Нет... Уайлэмов не много. Много Кристоферов — но не много Уайлэмов.
Норбху Дзаса снова улыбнулся. Что-то в его улыбке вывело Кристофера из равновесия. Лампа на алтаре коротко мигнула и погасла.
— Я знал человека по имени Уайлэм, — сказал агент. — Много лет назад, в Индии. Очень похож на вас. Возможно, отец?
Значит, Норбху Дзаса все знал с самого начала, подумал Кристофер.
— Возможно, — ответил он. — Мой отец был политическим деятелем. Он умер много лет назад.
Норбху Дзаса посмотрел на Кристофера тяжелым взглядом.
— Ваш чай остывает, — заметил он.
Кристофер поднял чашку и сделал быстрый глоток.
Густая теплая жидкость обволокла нёбо и горло.
— Я отнял у вас достаточно много времени, мистер Дзаса, — произнес он. — Мне жаль, что это время было потрачено впустую.
— Ничего, — ответил маленький человек, — бывает.
Он встал и дважды хлопнул в ладоши. Хлопки гулко прозвучали в озаренной мерцающим светом комнате.
Дверь открылась, и появился слуга, чтобы проводить Кристофера.
— До свидания, Уайлэм-ла, — попрощался Дзаса. — Мне жаль, так мало помощи.
— Мне тоже жаль, — ответил Кристофер.
От выпитого чая его подташнивало. Хотелось поскорее уйти из душной комнаты. Норбху Дзаса поклонился, и Кристофер вышел в сопровождении слуги.
Дзаса громко вздохнул. Он скучал по жене и детям. В конце января они уехали в Лхасу на Новый год и следующий за ним трехнедельный праздник Монлам. Пройдет не один месяц, прежде чем они вернутся. Его новая жена была молодой и красивой, и с ней он чувствовал себя почти молодым. Но сейчас, в ее отсутствие, он чувствовал, как возраст давит на него, словно плотный слой снега, сбросить который невозможно. На стенах вокруг него танцевали и совокуплялись боги и демоны, испытывая кто экстаз, а кто боль. «Так мало восторга, — подумал он, — и так много боли».
Слева от него распахнулись портьеры, закрывающие вход в другую комнату. Появился человек в монашеском одеянии. Его худое бледное лицо было покрыто шрамами, оставленными оспой.
— Итак, — спросил Норбху Дзаса, — ты слышал? Монах кивнул.
— Уайлэм, — продолжил Норбху Дзаса. — Ищет своего сына.
— Да, — подтвердил монах. — Я слышал.
Он провел худой рукой по бритой голове. Свет, отбрасываемый лампами, отражался на его изъеденной оспой коже, образуя небольшие тени, и казалось, что по лицу ползут муравьи.
Глава 10
Пока Кристофер возвращался на окраину Калимпонга, солнце начало быстро садиться где-то на западе. Свет исчезал с фантастической быстротой. Ночь захватывала мир стремительно и без сопротивления, остались лишь несколько фонарей на базаре и одинокий тусклый фонарь перед церковью Святого Эндрю, которую он едва мог разглядеть.
Он прошел через базар, наполненный яркими огнями и резкими, удушливыми запахами трав и благовоний. Старик продавал с лотка дхал в грубых горшках, с другого лотка женщина в рваном сари предлагала большой выбор перца, чили и семян дикого граната. На маленьких медных весах, отмеряя товар щепотками и пригоршнями, взвешивали саму Индию. Вокруг Кристофера начал вращаться старый калейдоскоп. И сейчас он впервые почувствовал за его сверкающими узорами холодное дыхание угрозы.
Он нашел миссионерский госпиталь на другом конце города от Нокс Хоумз. Посередине символично расположилось британское кладбище. Мартин Кормак, тот самый доктор, который ухаживал за умиравшим монахом в Нокс Хоумз, отсутствовал.
Медицинская сестра, которую встретил Кристофер, ничем не могла ему помочь. Она сообщила, что Кормака срочно вызвали в деревню, расположенную между Калимпонгом и Дарджилингом. Больше, по ее словам, она ничего не знала.
Кристофер оставил ей записку для доктора со своим именем и адресом гостиницы, в которой он остановился. Сестра аккуратно взяла записку двумя пальцами, словно в бумаге затаились все болезни Индии и египетская чума в придачу. Положив записку в маленький неприметный ящик для писем, стоящий в центре простого, ничем не украшенного больничного коридора, она вернулась к больным; вид у нее был такой, словно ей предстояло ухаживать и утешать многих страждущих.
Он пришел в гостиницу, немного поспал, подкрепился еще одним стаканчиком спиртного, перед тем как побриться и надеть что-нибудь соответствующее на обед у Карпентеров. Когда он уходил, в гостинице было тихо. Никто не видел, как он выходил на улицу.
У дверей Нокс Хоумз его встретил сам Карпентер, на сей раз одетый более официально, хотя и не в вечернем костюме. Миссионер сразу провел его в собственно приют, точнее, в ту его часть, где жили девочки. Девочек в Нокс Хоумз было больше, чем мальчиков: мальчики считались более выгодными в материальном плане детьми, так как в будущем могли быть опорой престарелым родителям; девочки же считались обузой, поскольку им предстояло выйти замуж и жить в чужой семье. Если девочка рождалась везучей, ее быстро подкидывали к чьим-нибудь дверям — могло быть и хуже. Крыло, где жили девочки, было тщательно выскоблено и напоминало больше лагерь спартанцев или пересыльный пункт, чем дом: стены, полы и мебель пропахли карболкой, мылом из угольной смолы и йодом, а в душном воздухе носились призраки других, не сразу понятных запахов — запах детской тошноты, вареной капусты и слабый, но безошибочно узнаваемый запах, имеющийся во всех заведениях, где собраны в одном месте взрослеющие девочки. Кислый запах менструации, который впитывается абсолютно во все.