— Кто вы? — спросил Кристофер хриплым от страха голосом.
Старик сделал шаг вперед, оказавшись на свету. Тени медленно выпускали его из своих объятий. Он так долго жил среди них, а они так долго жили в нем, но сейчас, на короткий момент, они расстались, и тени отпустили его, живого, на свет. Он стоял, выпрямившись, хрупкий пожилой человек в шафранового цвета одеянии, и начал спускаться с возвышения, на котором стоял его трон. Он медленно подошел к Кристоферу — сейчас он казался выше, чем когда сидел. Он подошел прямо к Кристоферу и опустился перед ним на колени, и его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от лица Кристофера.
— Кто вы? — снова прошептал Кристофер.
Страх стал живым существом, боровшимся в нем, метавшимся в его груди, как запертый в клетку зверь, или птица, или бабочка.
— Разве ты не знаешь меня, Кристофер? — Голос настоятеля был низким и мягким.
Кристофер поначалу даже не понял, что последние слова были произнесены не на тибетском, а на английском.
Мир разлетелся вдребезги.
— Разве ты...
Осколки превратились в пыль и разлетелись.
— ...не помнишь меня?..
В голове его завыл ветер. Мир превратился в пустоту, заполненную пылью, оставшейся от предыдущего мира. Он услышал зовущий голос матери:
— ...Кристофер...
И голос сестры, бегущей за ним в один из долгих летних дней по залитой солнцем лужайке:
— ...Кристофер...
И голос Элизабет, с вытянутыми в приступе боли руками, расширившимися зрачками, на пороге смерти:
— ...Кристофер...
И, наконец, голос отца, раздающийся в самом центре пустоты, собирающий вместе пыль, переделывающий мир:
— ...Кристофер? Ты не помнишь меня, Кристофер?
Глава 27
Они вместе стояли у последней по счету гробницы. Отец Кристофера открыл ставни, и они смотрели на вид, открывавшийся за перевалом. Долгое время ни один из них не произносил ни слова. Солнце уже переместилось, и, сменив положение, вырезало узоры из света и тени на туманных белых пиках и в заполненных снегом лощинах. Двигались только тени. Остальной мир был неподвижен и тих.
— Это Эверест, — внезапно сказал старик, показывая на юго-запад: он напомнил отца, показывающего что-то своему ребенку. — Тибетцы называют его Чомолунгма, «Божья Матерь Земли». — Он остановился, ожидая, пока Кристофер не отыщет указанный им пик. Обрывки облаков закрывали все, кроме самой вершины огромной горы, казавшейся маленькой на таком расстоянии.
— А это Макалу, — продолжил он, показывая чуть дальше на юг. — Чамланг, Лхоцзе — все их можно увидеть отсюда, когда погода прояснится. Иногда я часами стою на этом месте и смотрю на них. Я никогда не устаю от этого вида. Никогда. И все еще помню, как увидел это в первый раз. — Он снова замолчал, думая о прошлом.
Кристофер поежился.
— Ты замерз? — спросил его отец.
Он кивнул, и старик закрыл ставни, снова изолируя их внутри чортена от внешнего мира.
— Это мое последнее тело, — сказал отец, проведя рукой по отполированной поверхности гробницы.
— Я не понимаю, — признался Кристофер. Будет ли дважды два когда-нибудь равно четырем, будет ли сочетание черного и белого снова давать серый цвет?
— Ну, это ты наверняка понимаешь, — возразил отец. — То, что мы вселяемся в новые тела, а потом оставляем их. У меня было много тел. Скоро я оставлю и это. И тогда придет время искать новое.
— Но ты мой отец! — возразил в свою очередь Кристофер. — Ты умер много лет назад. Это невозможно.
— А что возможно, Кристофер? И что невозможно? Ты можешь сказать мне? Ты можешь положить руку на сердце и сказать, что тебе это известно?
— Я знаю, что если ты мой отец, если ты тот человек, которого я знал, когда был ребенком, то ты не можешь... быть воплощением какого-то тибетского святого. Ты родился в Англии, в Грантчестере. Ты женился на моей матери. У тебя был сын. Дочь. Это бессмысленно.
Старик взял правую руку Кристофера и крепко сжал ее в своей руке.
— Кристофер, если бы я только мог все объяснить, — сказал он. — Мы теперь чужие, ты и я, но поверь, что я никогда не забывал тебя. Я никогда не хотел оставлять тебя. Ты веришь в это?
— Я не знаю, чего ты хотел. Я только знаю, что произошло. Что произошло по словам тех, кто мне это рассказал.
— Что они рассказали тебе?
— Что ты исчез. Что однажды ночью ты покинул лагерь, и наутро тебя не нашли. После того, как прошло некоторое время, было решено, что ты погиб. Это правда? Именно так все было?
Старик опустил руку Кристофера и чуть отвернулся от него.
— В какой-то степени, — тихо ответил он.
Гробницы предшественников делали его ниже ростом. Его изборожденное морщинами лицо выглядело очень усталым.
— Это верно, но лишь в какой-то степени — как и большинство вещей в этом мире. Более правдивая версия, о которой они не догадывались и тем более не могли сказать тебе, заключалась в том, что Артур Уайлэм был мертв задолго до того, как вышел той ночью из палатки. Я был просто телесной оболочкой, я был пуст, начисто лишен какого-либо содержания. Я действовал, я выполнял свои обязанности, какими бы они ни были, я походил на человека. Но внутри я уже был мертв. Я был одним из роланг, которых люди якобы видят в этих гробницах. Когда я ушел утром из лагеря, я не понимал, что я делаю, куда иду. Если честно, то я мало что помню. Все, что я знаю, это то, что тогда в моей жизни уже ничего не оставалось, ничего не было впереди. Я до конца исчерпал все, что она могла мне предложить, и обнаружил, что она прогнила насквозь. Все, что я хотел, — это идти. И я шел. Несколько дней я шел, карабкался по горам, спотыкался и падал, удаляясь все глубже и глубже в горы. У меня не было еды, и я не знал, как ее найти; я чувствовал себя потерянным, и мысли мои были в полном смятении.
Он замолчал, вспоминая, снова пробуя на вкус пустоту и ужас тех дней.