А знаете...
А знаете, я люблю,
Храню в своем сердце добрую память
О редких прогулках, беседах вдвоем,
О кратких мгновеньях прохладных объятий.
Что-то светлое, чистое, странное, важное
В жизни, увы, не случилось тогда.
Много печального, злого, отчаянного,
Впрочем, тоже прошло мимо и в никуда.
Разрываться на части вот так и приходится,
Знать заранее грустно тропу впереди.
И готов ко всему, было время настроиться
На самые странные краски судьбы.
Эй, Всеведущий Волк, Фиолетовый Зверь,
Перестань уже, что ли, идти по пятам.
Ты меня защитил от клыков и ножа...
Но не надо меня от страстей охранять.
Век нирваны не видать
Люди приходят, люди уходят,
И след, что оставят, смывают дожди.
Ветер уносит их голос из памяти,
Сгорают их тени в свете новой зари.
И много уйдет - сквозь пальцы водой,
Еще больше развеет - пылью или песком.
Осколки, обломки, фрагменты секунд -
Не останется целого. Отчаяться? Друг...
Сказано ведь: неспроста мы встречаемся,
Память - Иуда, разум с нею - что Брут.
Душа же большая - все запомнит, крылатая.
Врезается насквозь. Из нее не сотрут.
Винтики
Говорят, одиночество - крест, печать, проклятие небес, кармический знак тяжкого груза прошлых жизней.
Ты что-то совершил не то, кого-то обидел или предал, прогневал кого-то там наверху с нимбом и крыльями и арфой по-массивнее.
Чушь! Ересь дураков, готовых судить все и вся, и неважно, что так они просто закрывают глаза на свои собственные ошибки -
Учат нырять в нирвану, а сами топчатся на берегу, по уши в грязной мирской суете, не отскребая от кожи прилипшие золотые слитки.
Одинокие люди - они просто умеют ждать, ждать свою половинку, которая даже не половинка, а еще одна частичка чего-то большого.
И сами они - тоже всего-лишь частички, стержни и винтики одного большого музыкального механизма, разбитого, разобранного, для мира обыденного немножко чужого.
Механизм - шкатулка, наверное - когда-нибудь соберется, сыграет для всех свою волшебную симфонию.
А пока что одинокие винтики напевают себе тихо под нос - что-то простое, несложное, наивное слегка и местами вольное.
Воин
Звериный рык гремит под сводом,
И сталь звенит, и льется кровь.
Орда врагов все налетает скопом,
Оскалит клыки волчьи воин вновь.
Зверь-человек, в одном свободен,
Всем светом веры душу не спасти.
Сон безмятежный сердцу неугоден,
Он жаждет пламя к небу донести.
И верен без сомнений меч в руке,
Он даже сломанный не знает боли.
Осколком и таким противится тоске,
И счастлив даже этой смутной роли.
Он будет биться в узком коридоре,
Во тьме, и в поле чистом под Луной.
И никогда не сдастся в том задоре,
Однажды лишь дарованным Судьбой.
Расколет небо волчьим своим воем,
Укроет снегопадом жестокие края,
И бросит вызов тем незыблимым устоям,
Что позволяют править стаям воронья.
Где горы...
Где горы скалят зубы небосводу,
Сияет вечный чистый белый снег,
И Ветер носит лезвия мороза, кричит:
"Из вас никто не совершит побег!"
Мы думали, что вырвемся из бездны
Тех чувств, что затянули нас,
Но Ветер воет вновь: "Беспечны!
Я ваша смерть, и я приду сейчас!"
До крови резал снегом наши лица,
Пытался сбросить в пропасть на клыки,
А мы боялись только, что случится,
Нам здесь расстаться грезам вопреки.
В забвение отправив слезы с болью,
Мы верим в нашу вечную любовь.
Бессильны здесь и даже Смерти когти,
За гранью жизни вместе будем вновь!
Голос и Вьюга
Пальцы застыли на клавишах бука,
Крашеный пластик не клацнет пока.
Замерла мысль, отвлеченная звуком
Вьюги за хрупкой пластинкой стекла.
Вьюга не знает усталости смутной,
Режет и студит сквозь слой кирпича.
И воет, и шепчет, кричит поминутно,
Просит, быть может, кусочек тепла.
В заверти снегом швыряется бурно,
Крышами скачет, проворно скользя,
Страшнее быть ей вовсе не трудно,
Но кто-то сказал очень тихо:"Нельзя".
Голос такой очень сложно услышать,
Тихий - так в тени бормочет свеча,
Но только от слова и время застынет,
И чья-то ладонь коснется плеча.
Несмелые пальцы будут узнаны сразу,
Дыханье, что тише прозрачной воды,
И оставят на коже Ее легкие пассы
Без страсти, но нежно-стальные следы.