Древний дворецкий проводил меня в роскошную гостиную леди Герберт, в которой, как тебе известно, совсем мало мебели и невероятное количество картин. По правде говоря, я не увидела на стенах ни одного свободного места. Эта галерея привела меня в восторг: обнаженная натура и демоны, индуистские богини и работы голландских мастеров. А еще в гостиной находился индус, он не был одет в ливрею Гербертов и стоял неподвижно и настороженно около двери, точно статуя, вырезанная из дерева.
Леди Герберт поднялась с белого дивана, когда я вошла, и сиамский кот, сидевший у нее на коленях, грациозно спрыгнул на пол. „Царственное существо, — подумала я, — его возмутило мое присутствие“. Шею леди Герберт украшало ожерелье из больших розовых камней, так восхитительно отражавших свет, что я спросила, не бриллианты ли это. Она была довольна, что я сразу заметила ее украшения, затем кивнула и довольно загадочно ответила: „Дурной глаз не сможет причинить зла тому, кто носит бриллиант для защиты, — монарх не пойдет против его воли, и даже боги выполнят его желание“. Она сказала, что это слова неизвестного поэта, римлянина, жившего во втором веке. У меня возникло подозрение, не основывается ли интерес леди Герберт к камням исключительно на суевериях, и я решила, что сейчас самый подходящий момент спросить, в чем же будут заключаться мои обязанности. Леди Герберт сказала мне, что она хотела бы иметь каталог своих украшений и драгоценных камней. Она твердо заявила, что в ее планы не входит привлекать своего поверенного, страховщика или ювелира, потому что она мало кому доверяет, как я уже заметила. Более того, она добавила, что желает, чтобы этим занялась женщина, поскольку не только женщины неравнодушны к камням, но и камни предпочитают прекрасный пол.
Она позвонила в маленький хрустальный колокольчик, и тут же появился дворецкий, который принес чай. Сервиз был из серебра и хрусталя, нам подали маленькие ароматные пирожки и экзотические конфеты в розовом сиропе, а чай был приправлен корицей и гвоздикой. Индус, которого она называла Говинда, составил нам компанию, и я подумала, что он больше чем слуга, но, возможно, это всего лишь мои фантазии. У него более светлая кожа, чем у его соплеменников, а еще он выше и держится довольно необычно, но мне трудно объяснить тебе, в чем тут дело: он вежлив и одновременно насторожен, безобидный на вид, но глаза говорят о том, что он хранит не одну тайну.
Леди Герберт начала расспрашивать меня о творчестве Франца, и я согласилась привезти к ней несколько его картин, чтобы она на них посмотрела. Она намекнула, что, возможно, ей удастся заинтересовать ее друга махараджу Бенареса в их покупке, поскольку, как она уже упомянула раньше, несмотря на то что он дилетант в данном вопросе, ему нравятся работы европейских художников. Она сообщила мне, что собирается отправиться к нему весной, хотя таким тоном, что у меня сложилось впечатление, будто она пытается убедить в этом скорее себя, а не меня. Из нашего разговора я поняла, что именно тогда она и должна будет вернуть бриллианты, выставленные в Королевской академии. Меня обрадовали слова леди Герберт о том, что махараджа может стать патроном искусства Франца, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы его помнили как талантливого представителя романтической школы живописи. Среди его картин есть такие, которые, как я совершенно точно знаю, более чем мастерски выполнены, например „Венера“, висящая у меня в доме, для которой я позировала.
Когда мы покончили с чаем, меня повели вверх по широкой центральной лестнице из мрамора, и пока мы поднимались, я увидела пейзажи Тернера и Констебля, висящие на стенах. Говинда безмолвно следовал за нами, и меня это несколько нервировало, хотя леди Герберт не обращала ни малейшего внимания на его присутствие. Мы продолжали идти вверх по лестнице, пока не оказались на самом верхнем этаже дома. Там Говинда достал из кармана сюртука медный ключ и открыл одну из дверей на площадке. Комната оказалась маленькой, с голыми стенами, выкрашенными в аметистовый цвет марокканских двориков, — я еще никогда не видела ничего подобного во внутреннем убранстве лондонских домов. Около стен стояли высокие индийские комоды с огромным количеством маленьких ящичков с замочными скважинами.
Леди Герберт принялась доставать из них самые изумительные вещи, одну за другой, а Говинда, такой же непроницаемый, как и прежде, стоял на посту у двери. Моим глазам предстали букеты из бирюзы и мелкого жемчуга; розы, вырезанные из поразительной красоты коралла и окруженные листочками из нефрита; ожерелья из желтых бриллиантов и браслеты из рубинов и изумрудов, оправленных в золото; сережки из сапфиров цвета морской волны, золотые и обсидиановые броши и нитки огромных серых жемчужин. Я была так потрясена, что вскоре уже перестала воспринимать мир вокруг. И тут она показала мне камни, некоторые были не обработаны; леди Герберт рассказала мне, что правители Индии и Персии предпочитают нешлифованные драгоценные камни и на Востоке не принято гранить бриллианты, чтобы они отражали и рассыпали свет, как это делают у нас.