Девять из самых великих индуистских богов затем потребовали себе по одному камню, и с тех пор они представляли божество и планету, которой оно правило, словно бог и планета есть единое целое. Девять божеств известны под названием «наваратна»[1]. Чарльз Герберт уже слышал это слово прежде, когда они гостили у махараджи в Бенаресе, но не обратил на него особого внимания. Он знал, что наваратна — это нечто внушающее благоговение его жене, махарадже и их спутнику, сродни благоговению перед Крестом Господним, и потому относился к их разговорам весьма скептически. Мысль о том, что девять кусков цветного камня могут обладать магическими свойствами, казалась ему нечестивой и непристойной. Однако истории Балы хватило как раз на весь остаток пути до места, где они собирались разбить лагерь, и там началась обычная суета, постепенно превращавшая дикую местность и выжженную траву во временную кухню, столовую, спальню, гостиную и конюшню.
Синтии помогли спуститься с верблюда, вставшего на колени, и ее пышные юбки выглядели весьма необычно в призрачном сумеречном свете. Лорд Герберт подождал, когда погонщик заставит его верблюда опуститься, и пару мгновений медлил, собираясь с силами и пытаясь немного успокоиться. Он ни в коей мере не являлся неустрашимым путешественником, каким желала видеть его жена, и мечтал только о том, чтобы найти подходящее дерево, под которым можно будет облегчиться. После чего он позволит слуге снять с себя сапоги и наполнит стакан, чтобы приступить к процессу затуманивания сознания.
Оставив позади звон колокольчиков на шеях верблюдов и стук котелков, Чарльз Герберт почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Впрочем, в этом не было ничего нового — он уже привык к собственным страхам и знал, что место для лагеря выбирали исходя из соображений безопасности, а не только красоты. Кроме того, небольшой отряд сипаев и носильщиков всегда шел впереди, чтобы развести костры, расчистить землю и разогнать прячущихся в кустах зверей, которые не хотят, чтобы их головы украшали стену дворца махараджи. Успокоенный сознанием этого, лорд Герберт встретил свою смерть. Когда воздух в его легких взорвался — вынужденный оставаться там из-за шелкового шнурка, наброшенного ему на шею, — он увидел, как умирающие лучи индийского солнца сверкнули на длинном ноже, блестящем и искривленном, точно молодой месяц. Он подумал о демоне Бала, чьи оторванные от тела конечности отправились к богам, чья плоть стала кораллами, а кровь — рубинами…
Часть I
Глава 1
Если ее как следует смочить, превратить в однородную массу, смешать со смолой и поварить в ковшике, ничто не сравнится с газетой «Таймс» по способности затыкать дыры или трещины в каноэ, что, как сказал бы мистер Пепис[2], является великолепной характеристикой газеты.
Мэри КингслиАмен-Корнер, Лондон, 1864 год
В чайной комнате на третьем этаже лондонского здания, где размещалась редакция газеты «Меркьюри», Сара О'Рейли свернула тоненькую сигаретку из табака «Сент-Бруно» и посмотрела в пыльное окно вниз, на улицу. Это было ее самое любимое время, особенно в такие дни, когда ей приходилось выполнять бесконечные поручения Септимуса Хардинга. Конечно, выходило, что ее перерыв на перекур начинался позже, чем у остальных наборщиков, зато маленькая комнатка оказывалась в ее единоличном распоряжении. Совершенно пустая, если не считать медного ведра, куда наборщики складывали свои чайные кружки, расшатанного стола и нескольких табуреток. Стены украшали картинки из популярных дешевых журналов: иллюстрации, пожелтевшие от солнца и табачного дыма, изображавшие полуодетых женщин на рекламе кружевных корсетов и чулок.
С третьего этажа открывался прекрасный вид на Патерностер-роу и — когда рассеивался туман — на западный конец Флит-стрит. В это ясное весеннее утро Патерностер-роу представляла собой спиральное движение цилиндров и зонтов, напоминавших Саре черные колеса паровых прессов, стоящих в подвале, и она в очередной раз порадовалась своему везению.