— А это кто? — спросил я, доставая из кармана и протягивая ему фото таинственной женщины.
— Откуда оно у тебя? — резко спросил Стефоми.
— Не все ли равно? Ты знаешь ее?
— Не беспокойся о ней, — тихо сказал Стефоми. — И выбрось снимок, Габриель.
— Значит, ты знаешь, кто она? Ведь знаешь, верно? И ты знаешь все об этой… об этой заварушке в глухом закоулке! Ты знаешь, как я потерял память? Ты знаешь, где мои родные? — спрашивал я в отчаянии. А он молчал. — Ты знаешь, кто фотографировал? — продолжал я. — И знаешь, кто их посылал?
— Имею некоторое представление.
— Но не собираешься мне сообщить об этом, ведь так? И вообще не собираешься рассказать мне ни о чем, что я хотел бы узнать!
— Да, это так, Габриель, — ответил Стефоми с кривой усмешкой. — Потому что на самом деле ты сам не хочешь знать об этом.
Взбешенный таким отношением, я с ненавистью окинул его взглядом. Как мне хотелось отлупить его в тот момент! Разумеется, я мог бы выбить из него правду — после того случая в закоулке с местными грабителями я был уверен, что справлюсь с этой задачей. Но сама мысль об этом заставила меня содрогнуться, и не в последнюю очередь потому, что так легко пришла мне в голову. Цивилизованные люди так себя не ведут. И такие мысли цивилизованным людям в голову не приходят.
— Ты размышляешь, не выбить ли тебе из меня всю правду, верно? — спросил Стефоми с улыбкой. — Но ты же знаешь, это не сработает.
— Не подначивай! — заорал я на него. — Ради самого себя, не давай мне повода! — Он не мог знать, в какой опасной близости я от этого… Но я твердо решил не терять над собой контроль… Я не позволю ему заставить меня совершить неверный поступок. — Убирайся! — прошипел я.
Несколько мгновений он стоял в нерешительности, затем, пожав плечами, прошел мимо меня к двери, и я услышал, как она с тихим щелчком захлопнулась за ним. После его ухода я с минуту пребывал в неподвижности, уставившись на стол и чувствуя себя еще более беспомощным и гораздо более одиноким, чем в тот момент, когда несколько недель назад впервые пришел в себя на полу этой самой кухни.
Мысль о потере контроля над собой мне отвратительна. Похоже, это отвращение прочно осело в моей душе как результат укоренившейся за годы привычки. Поэтому, когда Стефоми ушел, я присел к кухонному столу и неторопливо налил себе бокал вина, пытаясь таким образом подавить огромное желание снова начать крушить все в квартире, как я уже проделал это однажды, в тот вечер, когда потерял визитку Стефоми. В какой-то момент у меня даже возникло искушение выйти на улицу и поискать каких-нибудь бандюг, чтобы набить им морду. В конце концов, ведь это только бандюги. Огромное желание применить насилие по отношению к чему-нибудь росло до тех пор, пока оно не переросло в нечто большее, чем желание. Я пожалел, что позволил Стефоми уйти так легко. Может, мне надо было отправиться следом за ним? Ведь я знаю, где он живет… Однако в тогдашнем моем состоянии все это кончилось бы плохо. Страшно сказать, но… я испугался, что если поддамся этим чувствам, то могу зайти слишком далеко.
Поэтому я поступил ответственно, взял ситуацию под контроль и налил себе второй бокал вина. А потом еще один и еще… Вскоре я уже открывал вторую бутылку.
Правда состоит в том, что я напился до бесчувствия, но это не так плохо, как могло бы показаться. Я сделал это преднамеренно… и я контролировал происходящее. Это явилось логическим решением проблемы, только и всего. Правда, это не означает, что я намерен повторить подобное снова — прежде всего из-за возможного вреда здоровью. Но иногда алкоголь полезен. Если вы страдаете… и если выпьете достаточно много… тогда наступает своего рода оцепенение, полное бессилие, оно охватывает все ваши члены, пальцы немеют, бокал выпадает из них, и осколки стекла разлетаются во все стороны… голова запрокидывается назад, стул опрокидывается… и все заканчивается тем, что вы без чувств лежите на полу весь остаток ночи и уже не можете причинить вреда ничему… и никому.
Меня внезапно разбудили около десяти часов утра, вылив на лицо большое количество очень холодной воды. Мгновенно проснувшись, я захлопал ресницами, пытаясь стряхнуть воду с глаз, и прокашлялся, чтобы освободить от нее рот. И сразу же почувствовал, как внутри меня начала пульсировать тупая боль в голове и шее, в спине и плечах — во всем теле. Наверное, потому, что я всю ночь пролежал на жестком полу, и потому, что алкоголь все еще циркулировал в моем организме.
— Ну, замечательно! — произнес Стефоми, глядя на меня. При этом напряженность постепенно спадала с его лица. — Ты все-таки жив. Осторожно, ты лежишь на битом стекле.