– Недавно, – вмешался Эмилиано дель. Кампо, – американский Математический институт Клея в Кембридже[30] выделил семь нерешенных задач из списка Гильберта и назначил премию в семь миллионов долларов за их решение: по миллиону за задачу.
– Неплохо, – пробормотал Себаштиану.
– В число семи проблем тысячелетия вошли гипотеза Римана, гипотеза Пуанкаре, гипотеза Ходжа, гипотеза Свиннертона-Дайера, уравнения Навье-Стокса, теория Янга-Миллса и задача о равенстве классов NP и Р в теории алгоритма.[31]
– И мы, пятеро верных друзей, объединили усилия, отдавая себе отчет, что решение столь абстрактных задач лежит далеко за пределами чистой науки, – продолжал Орасио. – Мы попытались использовать для решения каждой проблемы разнообразные подходы, взяв на вооружение красоту шахматной математики – сочетание точности и страсти, а также изобретательность и свежесть восприятия классиков, изощренность восточной философии, знание психиатрии и понимание механизма мыслительных процессов. Вдохновенное стремление к познанию. И мы решили одну из задач.
– Миллион долларов никогда не бывает лишним, – с широкой улыбкой прокомментировал Оскар.
– «Друзья Клея», – произнес Себаштиану, проверяя, как это звучит. – «Друзья Гильберта». «Друзья Кембриджа». – Он усмехнулся. – Я тоже выбрал бы последний вариант.
– Скромная дань уважения нашим… наставникам.
– И какую же из задач вы решили? – полюбопытствовал Себаштиану.
– Мы опирались на разработки Коутса и Уайлза середины семидесятых на тему комплексных чисел, существенно их дополнив, чтобы полностью разрешить проблему Свиннертона. Мы не станем тебя утомлять подробностями этой запутанной гипотезы. Достаточно сказать, что нам потребовалось два года напряженной работы, и в результате Альберто нашел верный ключ. Пары простых чисел и последовательность Смарандаче.
– Смарандаче?
Альберто взмахнул руками.
– Прогрессии. Мы сосредоточились на числах Люка, последовательности целых чисел, которая задается с помощью рекуррентной формулы. Один, три, четыре, семь, одиннадцать, восемнадцать и так до бесконечности.
– Минуту, – вмешался дель Кампо, поворачиваясь к Себаштиану. – Каким будет следующее число?
Себаштиану задумался, пристально глядя на собеседника, прокручивая в голове ряд чисел и так и этак. Дель Кампо также не спускал с него глаз, слегка потряхивая трубкой, зажатой в левой руке.
– Двадцать девять, – ответил наконец Себаштиану. Это простая прогрессия: каждое следующее число получается путем сложения двух предыдущих.
– Точно, – подтвердил психиатр.
Себаштиану кивнул, мимолетная улыбка тронула его губы.
– Что ж, приятное отступление, – заметил Орасио и обратился к итальянцу: – Итак, Альберто, вернемся к Данте, не позволяй Себаштиану увести себя в сторону.
Из папки, лежавшей перед ним, Альберто достал бумагу.
– Вот перевод пергамента.
Альберто надел очки в металлической оправе и начал читать:
Гражданам прекраснейшей и славнейшей дочери Рима, Флоренции, было угодно извергнуть меня из ее сладостного лона. Я блуждал, скитаясь, по всем краям, на которые простирается наша речь, поневоле обнаруживая раны, судьбой нанесенные. В тот раз путь мой лежал в Пизу, город, знаменитый своей башней, куда я спешил на встречу со своим добрым другом Паоло Джерарди, слушателем прославленного Леонардо Пизанского. Усовершенствовал ли Фибоначчи свои познания, прочитав в переводе с арабского на латинский трактат «Al-jabr w'al-muqabala» [32] выдающегося математика аль-Хорезми или же приумножил ученость во время многочисленных дальних странствий, то неведомо, но достоверно, что приобретенной мудростью он добросовестно поделился с моим другом.
Леонардо, сын Боначчи, поведал мне устами Паоло о многодневных плаваниях по нашему морю, к африканским берегам, до порта Буджа [33], а также о подробнейшем изучении теорий Абу Камила и аль-Караджи. Всем известный труд «Liber Abaci» [34], им написанный, является неоспоримым свидетельством его поистине удивительной учености.
И еще я хочу подробно рассказать о Паоло.
Муж среднего роста, с походкой слегка неровной, но не лишенной плавности. Он всегда облачен в скромные одежды, так как считает неподобающим хвастаться богатством нарядов или предаваться излишествам роскоши. Напротив, в обращении он неизменно проявляет достойную сдержанность и любезность. В еде и питье он также предпочитает умеренность, ссылаясь на то, что скудная пища имеет благотворное влияние на живость ума. Кушанья на его столе самые обычные, хотя я могу подтвердить, что никогда я ни в чем не знал отказа, когда удостаивался чести гостить у него.