Я понял, что не заслуживаю ни начала новой жизни, ни второго шанса. Я не был приспособлен для жизни и общения с другими людьми. Поэтому позаботился о заготовке и сохранности ряда подсказок, «ключиков» для самого себя, этакого путеводного следа из черных высохших хлебных крошек. Выбирая для себя сочетание имен Габриель и Антеус, я надеялся, что обязательно постараюсь узнать о них побольше и при этом обнаружу в самом сочетании тревожный скрытый смысл. Я разложил «ключики» по конвертам и заплатил Тоби за то, что он будет хранить диск и подсовывать мне под дверь записки, написанные на латыни, чтобы он не мог понять их содержания. Мне следовало соблюдать осторожность, поскольку я знал, что люди из организации обыщут квартиру и мои вещи, чтобы убедиться в отсутствии чего-либо способного послужить толчком к восстановлению моей памяти. Но в действительности они никогда и не предполагали обнаружить что-либо подобное, поскольку всех киллеров считали добровольными участниками процедуры. Какой же идиот отказался бы от возможности начать новую жизнь?
— Если память к тебе уже вернулась, — сказал Михаил, холодно глядя на меня, — тогда ты должен знать, что совершил ряд самых страшных преступлений.
Я молча кивнул. Теперь я понимал, почему меня охватил такой страх, когда мне пришлось убивать бабочку, которую терзал мальчишка в парке. Я знал, почему один только вид крови, сочащейся из бифштекса на тарелке, оказался для меня невыносим. Я больше не хотел иметь отношения к смерти и умиранию, страданиям и кровотечениям. Мне хотелось навсегда выбросить их из моего сознания и из жизни. Всего этого у меня уже было столько, что хватило бы на несколько жизней.
— Ты знаешь, как тело Анны Совянак оказалось в Будапеште? — спросил я.
Это было частью событий, которую я никак не мог понять, потому что хорошо помню, как отвез на лодке контейнер с телом далеко в море, прежде чем сбросить его за борт.
— Да, это я привез его, — ответил спокойно Михаил.
— Ты? А я думал — Мефистофель, или Лилит, или какой-нибудь другой демон…
— Мефистофель! — Он буквально выплюнул это слово, словно само его наличие в устах было ему отвратительно. — Как ты думаешь, почему он представал перед тобой всякий раз, как только у него появлялась такая возможность, и при этом никогда не говорил правды? Как ты думаешь, почему он намеренно держал тебя в неведении относительно твоего прошлого? Потому что неведение приближало тебя к демонам, тогда как, познав истину, ты становишься ближе к ангелам. Я надеялся, что фотографии твоей последней жертвы окажется достаточно, чтобы при взгляде на нее у тебя восстановилась память.
Да, возможно, этого едва-едва не произошло. Но мое подсознание чрезвычайно напряженно работало, чтобы похоронить мою память навсегда.
— Она исчезла, — продолжал Михаил. — К счастью, я нашел ее прежде, чем это удалось Мефистофелю.
Я вспомнил о разбитой скрипке и клочках черной шерсти в номере отеля, где жил Мефистофель. «Я потерял кое-что принадлежащее ему…»
От горького осознания тяжести вины плечи мои опустились. И тут Михаил впервые заговорил голосом, прозвучавшим почти дружелюбно:
— Искупление вины может наступить, только если служишь Богу, Габриель, а не демонам. И это не будет легким делом. Искупление по самой сути своей предполагает невзгоды и жертвы.
— Я согласен, — отвечал я с радостью. — Я хочу искупить свою вину. Пожалуйста, скажи, что мне нужно сделать.
— Ты должен забрать Кейси Марч из больницы. Она не может рожать ребенка там.
Я кивнул, чувствуя, как тяжесть спадает с моих плеч, и посмотрел на стоящего передо мной Божьего ангела. Наконец-то больше никаких демонов, никакой лжи. Вот Михаил, который будет руководить мной.
— А как только ребенок родится, ты должен его убить.
Глаза у меня округлились от ужаса, челюсть отвисла.
— Мы не можем рисковать и допустить возможности появления Антихриста, — продолжал Михаил.
— Но это же… господи! Это же всего лишь крошечный малыш!
— Который может вырасти и стать виновником массового геноцида таких масштабов, какого еще не бывало, — жестко отпарировал Михаил. — Ты должен совершить это, чтобы предотвратить саму возможность ужасной трагедии.
— Но… но Стефоми — то есть Мефистофель — сказал, что ребенок может быть также и Спасителем… Второе Пришествие…
— Да, возможно. Но это приемлемый компромисс, — сказал Михаил, — Мы достигли соглашения с демонами.
— Но я не могу сделать этого, — в отчаянии произнес я. Среди всего того, что я совершал прежде, среди всех моих ужасных поступков не было ни единого случая, чтобы я нанес хотя бы малейший вред ребенку. Только представить себе, каким крошечным должен быть такой гробик… — Я не могу убить сына Кейси. Ну пожалуйста, не просите меня причинять ей такое горе!
Сощурив глаза, Михаил бросил на меня такой гневный взгляд, что я в страхе отшатнулся от него.
— Если ребенок окажется Антихристом, как мы и предполагаем, то ты будешь нести ответственность за все его действия.
— Прости меня, — сказал я беспомощно. — Я не могу, не могу.
— Не можешь или не хочешь? — почти выкрикнул ангел. — Ты ведь киллер. Убивать людей — это твоя работа. А это всего лишь еще одно задание. Мне непонятно, в чем тут проблема.
С минуту я молча смотрел на Михаила. Я работал на правительство, потому что моя душа в любом случае должна была отправиться в Преисподнюю, но я не хотел обрекать на такую жизнь и такую посмертную судьбу еще одно невинное человеческое существо. А еще правительство объясняло, что так мы служим нашей стране. Теперь же ангелы хотят, чтобы я, убив младенца, спас весь мир. Мне вспомнились слова, сказанные однажды Мефистофелем: «Разве не было бы замечательно, если бы отец Гитлера убил своего сына?» — «Да, конечно», — ответил я тогда ему. Если бы я никогда не терял памяти, то мысль об убийстве ребенка не представилась бы мне столь отвратительной. И оправдание такому поступку нашлось бы легче. В данном же случае для такого оправдания имелись, разумеется, все основания. Но мне была невыносима мысль, что на моих руках снова появится кровь.
— Послушай, я перестал убивать, ты понимаешь? Я больше не хочу делать это! За последние четыре месяца… я имел возможность почувствовать, что значит быть нормальным человеком. Я просто хочу нормально жить, — произнес я умоляющим тоном.
— У тебя не может быть нормальной жизни, — бесстрастно изрек Михаил.
— Но ведь если я… если я решил посвятить себя служению Господу… до конца своих дней, — в отчаянии произнес я, — то Он может простить меня когда-нибудь…
— Он не простит.
— Тогда о чем, черт побери, мы вообще толкуем? — разозлившись, прокричал я ангелу в лицо. — Если ты так думаешь, тогда я могу прямо сейчас пойти к демонам и встать в их ряды!
— Ты — дефективный, — холодно констатировал Михаил. — У тебя какой-то раскол в душе. Я прошу тебя помочь нам не для того, чтобы ты мог искупить свои грехи, Габриель. Я прошу для того, чтобы появилась возможность спасти бессчетное количество человеческих жизней.
— Ну и отвали тогда, на хрен, от меня! — рявкнул я. — Раз дело не во мне, то и тебе без разницы, если я слиняю в Америку сегодня же вечером, верно? У меня было немало заказчиков вроде тебя, и я не останусь здесь, чтобы поучаствовать в каком-нибудь… в какой-нибудь…
Я запнулся и умолк, потому что внезапно Михаил исчез. Он пропал, рассеялся как дым, и на мгновение я даже подумал, а не была ли наша встреча плодом моего воображения. Действительно ли ангел являлся ко мне и просил убить новорожденного ребенка девочки-подростка? А может, я стал одним из тех, кто слышит голоса ангелов, демонов или инопланетян мысленно и верит, что ему приказывают совершить какое-нибудь жестокое злодеяние?
Пока я писал, Кейси оставила на автоответчике сообщение о том, что у нее начались схватки и что сейчас ее везут в больницу. «Если вы получите это сообщение, то, пожалуйста, приезжайте…» Но я не могу. Я не могу рисковать: вдруг у меня началось умственное расстройство и я убью ее ребенка вопреки всем своим намерениям? Я человек неуравновешенный и, наверное, уравновешенным никогда не был…