— Ты должен убить ребенка! — жестко произнес Михаил.
— Да, — согласился Мефистофель, вставая на ноги. — Сбрось ее с башни, Габриель, и покончим с этим.
— Ты хочешь сказать, сбрось их? — выкрикнул я, повернувшись в ту сторону, где лежала вторая девочка… или должна была лежать. Я застыл в оцепенении, уставившись на пустое окровавленное пальто, в которое она была завернута всего несколько минут назад. — Где… — начал я и похолодел, увидев Лилит со слегка распущенными крыльями, снова пританцовывающую на парапете и мечтательно глядящую на первую дочь Кейси, которую она обхватила обеими руками.
Михаил и Мефистофель проследили за моим взглядом, и я услышал, как Михаил сделал глубокий вдох:
— Так их двое?
Мефистофель вполголоса выругался.
— Лилит, — начал он, делая полшага в ее сторону, — пожалуйста, не делай глупостей.
Я уже хотел вскочить на ноги, броситься к Лилит и вырвать у нее девочку, но заставил себя остаться стоять на коленях на полу. Каким-то чудом до меня дошло, что, стоит мне сделать лишь одно движение по направлению к ней, она спрыгнет с парапета, улетит прочь, и я больше никогда не увижу ту новорожденную. Михаил, похоже, тоже понял, что наилучший способ остановить Лилит — это дать возможность поговорить с ней Мефистофелю. Сам Михаил стоял совершенно неподвижно, будто статуя, и только кровь каплями стекала на пол с одного из его крыльев.
— Отдай ее мне, — вкрадчиво попросил Мефистофель. — Она не твоя.
Лилит бросила на него злобный взгляд.
— Они все мои! — прошипела она. — Все до единой!
А потом она шагнула с края парапета назад. В одно мгновение я вскочил на ноги и с криком отчаяния бросился к ней, но за те несколько секунд, что я бежал, Лилит и девочка исчезли, и я понял, что она унесла ее в свой мир. Чувство вины, которое я ощущал и до этого, усилилось так, что до моего сознания едва доходили крики Михаила в адрес Мефистофеля. Ужасная боль пульсировала в голове, череп буквально раскалывался, и единственное, чего мне хотелось, — это уползти в какое-нибудь темное тихое место и сидеть там, пока не закончится весь этот кошмар.
— Заткнись! — крикнул я, повернувшись к Михаилу, продолжавшему орать ужасно громко. — Замолчи, замолчи!
— Хорошо сказано, Габриель, — одобрительно заметил Мефистофель, воспринимавший гнев ангела совершенно невозмутимо.
— Как ты смеешь обращаться ко мне подобным образом?! — прорычал Михаил, всем своим видом давая понять, что хочет ударить меня.
И мне даже захотелось, чтобы он сделал это, тогда у меня появилось бы основание ответить ему тем же. Но разумеется, если бы он свернул мне голову, я не смог бы возвратить ее на место, как это сделал Мефистофель, а кроме того, нельзя было никоим образом, даже на секунду, оставлять без присмотра вторую дочь Кейси.
Я с чувством злорадства увидел блестящие потеки крови, местами покрывавшие белые крылья Михаила, и слипшиеся перья там, где кровь уже застыла. Мысленно я даже похвалил Мефистофеля за то, что он сумел нанести такие повреждения Михаилу. Я ненавидел этого ангела, и вид его окровавленных крыльев мог меня только радовать.
— Ты должен сбросить с башни это существо! — со злобой произнес Михаил.
— Я никогда… — начал я, прижимая к себе малышку.
— Тогда дай ее мне, — прервал меня Мефистофель. — Обещаю, я присмотрю за ней, но не здесь. Если я унесу ее из этого мира, она не сможет разрушить его. Доверься мне, Габриель.
— Нет, ты должен отдать ее мне, — настаивал Михаил. — Одна из них уже у демонов. Будет справедливо, если вторая окажется у ангелов.
Несколько мгновений я смотрел на этих двух ангелов, парализованный ужасной неуверенностью, словно сам превратился в ребенка. А подняв глаза к ночному небу, увидел, как мне показалось, смутные очертания воинств ангелов и демонов, уже не сражающихся друг с другом… Выстроившись рядами, они молча смотрели на меня. Смотрели, смотрели — ждали… И все из-за одного крохотного новорожденного младенца…
Внезапно вспыхнувшее во мне желание поразило меня своей жестокостью, когда я взглянул на город, лежащий там, далеко внизу под нами, и почувствовал сильнейшую тягу последовать за Лилит. Броситься с вершины Божьего храма… Он не станет ловить меня, о нет, теперь я знал это…
«…Тьме я внимаю…»
Но это едва ли имело значение, когда все ценное для меня оказалось разбитым вдребезги, даже иллюзии…
«…и много уж раз
влюблялся почти в грядущую смерть…»
Как я завидую Кейси, ее легкой смерти! Почему подобное избавление не наступило и для меня? Я больше не хотел жить. Все, из чего жизнь когда-либо состояла, было болью… Разве я не заслужил право умереть? Я не знаю, откуда она явилась, слышал ли ее кто-нибудь еще и, вообще, существовала ли она в действительности… Только я уверен, что услышал мелодичную песню соловья здесь, на куполе базилики Святого Стефана, в то время как следующая строчка из оды Китса, посвященной птице, непрошено возникла в моем сознании:
«Теперь же ясней, чем в минувшие дни, я вижу, что смерть — это роскошь для нас…»
В самом деле, что теперь осталось для меня здесь? Ники и Люка не стало, а их потеря не ощущалась менее болезненно оттого, что они не были реальными личностями, — прежде всего они были достаточно реальны для меня. А теперь ушла и Кейси… Я так устал от всего этого. Я пытался — Богу известно, как я пытался совершать правильные поступки. Кейси мертва. Я ее не убивал. По крайней мере эта смерть не на моей совести. Но какая разница? Разве это имеет значение для Кейси? Я вздрогнул от собственного хриплого вздоха, который вернул мое сознание к реальности и к двум ангелам, следящим за мной и ждущим моего решения… А я не мог его принять. Я не был способен решить, какое будет правильным. Господи, ведь если я приму неверное решение, оно может привести к апокалипсису, а я не хочу быть его виновником. Не достаточно ли отвратительным было то, что я, убивая людей, тем самым зарабатывал себе на эту самую жизнь?
Я снова взглянул на низкий парапет, окружающий башню…
— Габриель! — вдруг воскликнул Мефистофель.
Но я уже перепрыгнул через край…
Мне показалось, что на какой-то миг я почти завис там, словно птица, парящая в вышине ночного неба над собором, промерзшие звезды холодно мерцали в пространстве надо мной, и морозный воздух проносился мимо меня, чтобы украсить колокольню множеством толстых сосулек из крученого льда, похожих на огромные леденцы…
Я начал падать, и чувство неподдельной радости буквально пронзило меня насквозь — ничего подобного я никогда не испытывал. Вот оно — скоро все свершится. Наконец-то я предпринял шаг, чтобы покончить со всем этим. Холодный воздух будет овевать меня до последнего мгновения. Земля, изумительно твердая, жесткая земля, ждет далеко внизу, и наконец камень выполнит свое обещание.
«Без боли убить в полуночной тиши…»
Но воздух продолжал струиться уже без меня, потому что чья-то рука крепко схватила меня за предплечье, и я, ударившись всем телом о холодную стену собора, скреб теперь ее носками ботинок и пытался восстановить сбившееся дыхание.
Несколько секунд я просто смотрел вниз, на усеянный пятнами огней город подо мной, удивляясь, почему это мое движение остановилось, и подумал, уж не открылась ли во мне некая новая сверхъестественная сила, о которой я прежде не подозревал. Потом я взглянул наверх и увидел Мефистофеля, балансирующего на уступе смотровой площадки, ухватившегося одной рукой за парапет башни, а другой вцепившегося в меня.
— Ты что делаешь? — требовательным тоном спросил я, разозлившись на него за это вмешательство.
Мефистофель улыбнулся мне сверху:
— А вот что делаешь ты?
— Ну, дай же мне упасть, — сменил я тон на просительный. Мефистофель в это время медленно и осторожно карабкался вверх по стене башни, а потом вскочил на невысокое ограждение. — Я заслужил это. Я это заработал!Ты не имеешь права вмешиваться.