А женщины… Ну что ж, они в принципе могли оказать существенное сопротивление, в этом Тала не сомневалась, но сколько при этом пострадает от ветра, огня и другой магии? И какой урон будет нанесен домам и посевам?
Что же до местных духов — то что они могут? Чародей без труда уклонится от любой предпринятой ими атаки.
Драться с ним — не выход.
Что же тогда? Тала никак не могла позволить ему изнасиловать и поработить своих односельчанок. Даже Фелри, нещадно изводившая Талу в детстве, пока лерры пару раз не учинили ей трепку, не заслуживает такой участи.
Необходимо что-то предпринять. Защищать деревню — ее работа, ее долг, то, ради чего она рождена. Это бремя, которому Тала далеко не всегда радовалась, но всегда несла достойно. Даже когда ей до смерти надоедали постоянные требования лерров, и она начинала тихо мечтать покинуть деревню и отправиться куда-нибудь туда, где она станет самой обыкновенной молодой женщиной, у нее и в мыслях не было попытаться осуществить эту мечту до тех пор, пока не родится новый жрец или жрица.
Но сейчас она не видела способа выполнить свой долг.
Кроме одного-единственного.
— Я пойду. Забери меня, — сказала она.
На деревню обрушилась тишина. Тала поняла, что привлекала пристальное внимание всех окрестных лерров.
Ухмылку чародея смыло.
— Что?!
— Забери меня, — повторила Тала. — Увези из этой деревни.
Чародей склонил голову набок, сжимая рукой деревянный талисман в форме огонька свечи.
— Зачем? Я не ищу жену или ученицу, женщина. Мне всего лишь нужна шлюха, чтобы согревала постель и скребла полы в доме.
— Ну да, рабыня. А здесь я кто, по-твоему? — воскликнула Тала. — Я дни напролет выполняю приказы лерров, потакаю их капризам, чтобы они позволили всем остальным жить спокойно. Я не замужем. Думаешь, по своей воле? Лерры запрещают мне спать с мужчиной! Ни мужчин, ни детей, даже земли собственной у меня нет, и времени ни на что другое, кроме беготни туда-сюда по указке духов! Да я последние три ночи спала в лесу, а не в собственной постели, по указке этих духов! Уж лучше у тебя полы скрести, чародей.
Тишина содрогнулась. Ты лжешь! — хором вскричали тысячи бестелесных голосов. Ты лжешь!
Тала, развернувшись, прокричала, глядя на землю:
— Да что ты в этом понимаешь?! Откуда тебе знать, что у человека на сердце?! Уж лучше человек-чародей, чем жизнь с вами!
— Но, жрица… — начала было Кожевница.
Тала резко оборвала ее.
— Даже не начинай, тетя! Ты в этом разбираешься не лучше лерров!
Она снова повернулась к чародею:
— Забери меня отсюда! Я так устала от всего этого! И пусть жрец сам борется с болезнью!
Снова повисла тишина, хотя Тала чувствовала, что земля, камни, трава и даже воздух слушают очень внимательно.
— С болезнью? — переспросил чародей.
Тала буквально ощутила, как лерры вторят ему, и понадеялась, что чародей их не слышит.
— Не переживай, — беспечно отмахнулась она. — Сама-то я не больна, даю слово. Клянусь всеми присутствующими здесь духами, у меня чумы нет!
Взгляд чародея метался с Кожевницы на Зеленоглазку с Болтушкой и обратно.
— А они? — поинтересовался он.
— За них не волнуйся, — ответила Тала. — Пока они здесь, лерры защищают их от приступов.
— А в другом месте?
— А они никуда не ходят. Отсюда никто никуда не уходит. Даже купцы не заезжают. И ты об этом знаешь. Разве не потому ты выбрал нашу деревню?
— Они все больны?
— Просто забери меня отсюда! — Тала шагнула к чародею, протягивая руки.
Он отлетел назад, наткнулся на святилище, шапочка слетела с его головы. Лицо чародея побелело.
Затем он, взял себя в руки и ткнул талисманом в Талу.
— Вот уж вряд ли! — заявил он. — Держись от меня подальше, жрица. Я передумал. Пожалуй, поищу другую деревню, которая мне больше придется по вкусу.
Чародей быстро подобрал шапочку и водрузил на место.
— Прошу прощения, милые дамы, но, боюсь, мне пора.
Ветер, на какое-то время стихнувший, внезапно взревел и словно бы обернулся вокруг чародея. Фигура его заколыхалась и исчезла.
— Нет, погоди! — закричала Тала.
— Прощай, жрица! — донесся откуда-то сверху голос чародея.
Тала задрала голову, моргая на солнце, но не увидела ничего, кроме голубого неба и бегущих облаков. Ветер бросил ей в лицо волосы, хлеща по глазам, и ей пришлось отвернуться.
Тогда она стащила с плеча лук, выпутала из волос, опустилась на колени и натянула тетиву.
— Духи моего дома, скройте меня от врага, — проговорила она. За ревом ветра ее голос был не слышен человеческому уху. — Простите мне ту напраслину, что я вынуждена была возвести на вас. Направьте мой удар на врага.