На подобный выпад Ками отреагировала весьма спокойно: с милым сердцу любого человека и не совсем звуком передающейся из поколения в поколения информации залепила анфору хороший, душевный подзатыльник. Дайвер заглох, Элу обиженно затих следом.
Полегчало? - улыбнулась Снежинка.
Угу, - вздохнул Армагеддон.
Тогда звездуй на разведку, обдолбыш, чтоб сюрпризов подобных тобой описанным не нашлось.
Элу послушно упрыгал. Дайвер вытянулся было с Ками рядом, но на ее оскал сорока двух белых клыков быстренько убежал составлять компанию Элу. Аксонна восхищенно посмотрела на подругу.
Браво. Мне б такие навыки.
Отец выучил, - гордо ответила эльдарка. - Здорово помогло, когда мы с Фенариусом и еще парой ребят бывали в экспедиции в Утопленный город, и оттуда, из здешних библиотек, вынесли огромущие книги с секретами духовной магии. У малышни нервы подкачали, ну, я и поставила им мозги на место.
Я что-то слышал про духовную магию, - подал голос Авак, - но полагал, что это лишь суеверия.
Эти ваши суеверия творят такое, что не снилось ни одному вашему сталкерскому брату, - язвительно сказала Ками. - Духовная магия заключает особые связи между душами и судьбами, эта магия - наивысший Астрал, она связывает и мир физический, и психический, и этеральный воедино. Четыре стандартные стихийные магии действуют лишь в физическом мире, Астрал - в физическом и этеральном.
Авак помолчал, но все же невозмутимо выдал:
Да ну. Я больше думал про храмовников, Патриархов.
Что, уютный трон первого наследника Империи недостаточно мягок для твоих булок?
Какой трон? - всерьез переспросил сталкер. - У нас нет тронов.
Ками закатила глаза.
Слыхал про такое понятие как метафора?
Слыхал, - признался принц, - но я их вообще не понимаю. Если мой собеседник не скажет мне прямо, чего он от меня хочет, я либо искренне буду считать, что он морозит какую-то ересь, либо обязательно пойму неправильно. Буквально, в лучшем случае.
Побочный эффект образования императоров?
Смейся сколько хочешь, Ками, - с достоинством ответил Авак, - но я хоть не скрываю, что неидеален. У меня агорафобия, аллергия на лук, я абсолютно не смыслю в риторике и уж точно никогда не стремился взойти на престол после моего отца.
Тебя не привлекает власть? - уточнила Аксонна.
Совсем не привлекает. Мне мало того что просто не нравится командовать кем-нибудь, мне попросту противна идея безграничной власти. Хоть Патриархи и следят за законами в Империи беспристрастно и внимательно, их судебная власть немного урезана законами, касающимися самого монарха. К примеру, если Император лишил жизни собственную жену, ему ничего не будет, так как есть закон о невмешательстве в личную жизнь императорской четы.
А что насчет семьи Фамлерону? Патриархи ведь предыдущего Императора казнили, правильно?
Правосудие патриархов не зависит от правительства, так или иначе, - объяснил Авак. - У них есть их собственный Канон, который где-то совпадает со сводом законов Империи, а где-то расходится. Так, допустим, за убийство любого разумного существа обычный сталкер наказывается той же смертью, которую он даровал убиенному, патриарх же, если он убил преступника, не наказывается никак. Убийство невинного же карается отрубанием головы. В случае с Фамлерону и моим дедом Кассадиумом у патриархов был чистый и легкий путь: наём убийцы, который достиг своей цели, также карается смертной казнью. Если попытка убийства провалилась, тут либо тюрьма с большим количеством "бонусов" в будущем, либо те же "бонусы" и штраф до Залиссийских Колец. А "бонусы" - ну навроде постоянной слежки, невозможности доступа к определенным данным, местам, профессиям.
Аксонна и Ками переглянулись.
Твоим дедом...
Да, Кассадиум - отец моего отца, то бишь, мой непосредственный дед, - немного смущенно кивнул Авак. - Когда его казнили, я на свет еще не появился, а отец мой вполне уже взрослым был. Ну, мягко говоря: в следующем году ему стукнет тысяча двести сорок. Внешне сталкеры не стареют.
Раз ты не хочешь быть Императором, то кем ты, еще раз, хочешь быть? - спросила Аксонна.
Я подумывал вступить в Патриархи, как мой дядя, - пояснил Авак. - Конечно, туда не берут кого попало. Мне должно исполниться пятьсот лет, чтобы я мог хоть заявку подать, а пока мне всего триста сорок семь. Обязательны виртуозное владение каким-либо оружием, безупречные навыки ближнего боя, управление магией Природы не ниже уровня адепта, а также железное вбитие Канона патриархов в голову, чтобы от зубов отскакивало. И, конечно, само искреннее желание нести справедливость. Вообще, патриархов хоть и побаиваются, но очень уважают. Это элита сталкерских сил, которая, бывает, что выступает и на межгалактической арене. Правда, тут возникает огромное количество международных скандалов: патриарх может убить инопланетянина, который по Канону является преступником, но по закону родины этого инопланетянина - нет. Конечно, патриархи отвечают сами за себя, но принадлежность их культуры и крови к Империи сильно портят всем кровь. Был даже случай, что патриарх по прозвищу Нефрит вырезал целую деревушку в общем-то безобидных маронов в одиночку, потому что они укрывали соотечественника, который якобы украл патриаршескую печать. Погиб и сам "вандал", и все мароны-жители - мужчины, женщины, дети. Печать, что самое интересное, так и не нашли, как и самого Нефрита. Мистика! Это был самый крутой и самый последний скандал. И Пикселийская Федерация, несмотря на свою знаменитую толерантность к чужим культурам, объявила Сталкерской Империи войну, Нефритовую войну, которая длилась два звездных года и завершилась ничьей. Но особо двинутые на патриотизме мароны и сталкеры до сих пор считают друг друга "высокомерными шизофрениками" и "головоногими нытиками".
Вроде Дайвер неплохо к тебе относится, - озадаченно потерла за ухом Аксонна. - А про кальмароголового вообще Ками заикнулась.
Мароны и сталкеры в ранжерском стане, вообще-то, очень хорошо держатся вместе, - возразила Ками. - Дайвер прекрасно работает и дружит с Ларгентумом, Поларисом и целым рядом других сталкеров, как и Ратенту, как и Джайдер. Братство ранжеров основано на цели как раз сплотить народы, и сталкеров с маронами тоже, и сейчас оно представлено как международная независимая колония. Сначала это были акх'аи и эльдары с очень редкими этерианами, потом пришли сталкеры, потом мароны, а затем и люди подтянулись. Держи ненужный тебе факт: Азурекс на сталкерите значит "путеводная звезда", а на маронале, языке маронов, "туман на рассвете". Символизирует, не так ли?
Так или иначе, я не разделяю ксенофобные взгляды части моих соотечественников, - улыбнулся Авак, - и на любую возможность кооператива смотрю положительно, как и мой брат, Флорейн. Знаете... когда мы выгоним Дираэля - а я уверен, что у нас получится его пнуть куда подальше - я все же присоединюсь к вашей компании. Флорейн вполне сможет справиться со всем сам: он куда организованней меня.
Вот это по-нашему, - гордо сказала Ками, хлопая друга по плечу. Авак взглянул на Аксонну, сосредоточенно смотрящую вперед себя, и осторожно спросил:
Аксонна, я не помешаю?
М-м? - вскинула голову анфорка. - Прости, я задумалась. Ты что-то хотел?
Хотел кое-что у тебя узнать, - пояснил сталкер. - Ты ведь тоже идешь в обучение, верно?
Да. Меня спасли незадолго до тебя.
Спасли? - переспросил Авак.
Я как-нибудь в другой раз тебе расскажу, - улыбнулась Аксонна. - Мы с тобой и так будем вместе держаться, как новички. Вместе будем учиться. Не всюду, конечно, тебе тоже наставника дадут с индивидуальными занятиями.
"Тоже"? У тебя уже есть наставник?
Да, Ларгентум.
Эй, ребята - окликнула их ушедшая вперед Ками, - а может, пообсуждаете это в другое любое время, а не посредь вражьего гнезда?
Авак дернулся, просыпаясь от своих мыслей, и отправился за эльдаркой, Аксонна же поплелась следом. Впрочем, чувство тревоги не оставило ее в покое. Неожиданно для анфорки, оно внезапно взвыло, точно сирена, а в голову ударила сильная и тупая боль, словно ржавой арматурой пронзив разум. Аксонна судорожно вздохнула, зажмурившись и схватившись за голову. Сознание поплыло, а ноги почему-то перестали держать. Вскрика Авака она уже не слышала: в антрацитово-мазутной пелене боли вспыхнуло слепящее, жгущее пламя, и некий будто бы голос, вспоров этим пламенем силу воли напуганной и ничего не понимающей девушки, зашипел, зарычал, заклокотал. Она никогда не помнила такой боли - боли, которой не могла помешать. Боли, которая разрывала ее разум, как бумажную салфетку. И неистово, невыносимо пахла чужой болью.