— Я не против того, чтобы он был и тем, и другим, — скромно заметил Маркус. — Видите ли, дорогая, я имею долю в ряде местных компаний и время от времени должен устраивать приемы. Но в промежутках между деловыми переговорами мне хотелось бы время от времени почувствовать себя как за каменной стеной, расслабиться, отдохнуть, забыть к чертовой матери о всякой работе!
— А каким вы представляете себе отдых? — тут же поинтересовалась Трэйси.
— Мне нравятся простые и доступные вещи. Я люблю есть, пить, спать, купаться, рыбачить, гонять по морю на катере… В этом смысле я самый обыкновенный человек.
— Скорее самый обыкновенный пират! — вырвалось у нее, но она тут же спохватилась: — Простите, я не хотела…
— Пират? — Маркус недоуменно нахмурился. — В каком смысле? Ну-ка, поясните! — Она, кусая губы, молчала и смотрела в сторону. — Вы имеете в виду мое отношение к женщинам? — догадался он, и в глазах его блеснул озорной огонек.
Трэйси пожала плечами и, по-прежнему не глядя на него, заявила:
— Я имею в виду ваше поведение в первые дни нашего знакомства.
— Боже! Так вы боитесь, что я вас украду и продам в гарем где-нибудь в Вест-Индии?
— Во-первых, — решительно возразила она, — меня не так-то просто украсть!..
— Святая правда! Более того, я бы даже сказал, невозможно, если, конечно…
— Продолжайте!
— Если, конечно, вы сами этого не пожелаете.
Чтоб ты провалился, Маркус Джулиус Макларен! — в отчаянии подумала Трэйси. И когда я, черт возьми, научусь держать язык за зубами!
— Я не враг себе, мистер Макларен! — высокомерно бросила она. — И все ваши предположения — не более чем досужие домыслы.
— Неужели вам не хочется, чтобы кто-то силой вырвал вас из одиночества, для виду прикрытого лихорадочной коммерческой деятельностью?
— Какая чушь!
— Вы все еще любите его, Трэйси? — просто спросил Маркус.
Девушка торопливо опустила ресницы, чувствуя, как слезы выступают на глазах. Украдкой смахнув их, она прошептала:
— Зачем ворошить прошлое, которое давно уже умерло…
— Может быть, еще не все потеряно?
Последовала долгая пауза.
— Боюсь, то, чем мы с вами занимаемся, — пустая трата времени и сил, — вздохнула она.
Маркус аккуратно поставил на столик чашечку из-под кофе и поднялся.
— Вы правы, — улыбнулся он. — Уже одиннадцатый час. День был длинный, и вам следует хорошенько отоспаться. Я вам больше не нужен?
— Конечно нет! То есть я хотела сказать, что сама управлюсь…
— Отлично! Если потребуется моя помощь, звоните. И ради всего святого — не вздумайте работать. Дела подождут до утра.
— А почему вы… — Она хотела сказать: «распоряжаетесь», но вместе этого печально улыбнулась: — Да, конечно, вы правы! Спокойной ночи!
Эту ночь вряд ли можно было назвать спокойной!
Нога Трэйси ныла, а в дремоту постоянно врывались образы и ощущения той, давней, канувшей в Лету любви, переплетаясь с видениями нового наваждения — это слово больше всего подходило для описания ее чувств к Маркусу.
Конечно же, наваждение, говорила она самой себе, изнуренная горячечными видениями. Иначе ты бы не стала в сотый раз вспоминать, как он подхватывает тебя на руки и несет, словно пушинку. Не думала бы без конца о том, как это чудесно — затихнуть в его объятиях, прильнув к сильному мужскому плечу. Чувствовать, как учащается твой пульс, когда он кладет тебя на кровать и не сразу отпускает… Ты бы не подчинилась так легко его приказаниям. И не дала бы волю запретным мыслям о том, как прекрасно было бы оказаться с ним в постели…
И обо всем этом мечтала она — ярая противница случайных связей, немало гордившаяся своей принципиальностью, свято верившая, что первый же ее мужчина непременно станет мужем! Вот дурочка! — отчитывала она себя. Не теряй головы, держи свои чувства под контролем.
Ближе к рассвету девушка наконец впала в забытье и почти сразу, как ей показалось, была разбужена звуком открывающейся двери. Чинно следуя друг за другом, в номер вошли Маркус Макларен, официант, толкавший впереди себя накрытый столик, и коридорный, вкативший кресло на колесах.
Комнату заливал яркий солнечный свет. Утро, судя по всему, было уже в разгаре.
Трэйси села в кровати и подтянула простыню до самого подбородка, потому что на ней была только полупрозрачная ночная рубашка с бретельками.