– Мы это с благодарностью помним, – Сахиб поклонился в сторону китайца, – правда, как известно, вашей родине такой выбор Отрока вышел несколько боком…
Цзи лишь молча поклонился в ответ. Его улыбка не изменилась нисколько.
– Итак, – продолжал Сахиб, – убивать Отрока бесполезно и даже вредно. Но можно отвлечь от его миссии, как это сделали почтенные предки дядюшки Цзи с Шестым, или уже Клаб – с Десятым.
– Но в данном случае, – продолжал лекцию президент, – такой вариант был невозможен – Artel раскрыла Отрока гораздо раньше нас, и все это время он находился под её контролем. В такой ситуации я принял решение лишь наблюдать, вмешавшись в момент, когда противника можно будет застать врасплох… Однако, – Сахиб чуть поклонился в сторону Милорда, – теперь этот план сорван.
– Я уверен, – помолчав, заключил Сахиб, – что Отрок уже информирован о своей миссии, а это значит, что новый раунд миновал латентную фазу. И не мы в нём владеем инициативой…
Йо-йо исчезло. Президент тускло сообщил:
– Когда все умрут, тогда только кончится Большая игра.
Коротко поклонился, и, резко повернувшись, направился к лифту.
Дверцы шкафчика, скрывавшего лифт, распахнулись.
Он ждал в бунгало, лежа на бамбуковой кушетке – нагой.
Мэм, все ещё в строгом деловом костюме, шагнула к нему. Смуглое юное тело в оправе из матово отблескивающих шёлковых подушек казалось ей невообразимой драгоценностью, столь изысканной, что это граничило с непристойностью.
Гора Креста укуталась в ночное покрывало. Шум прилива, короткие крики бессонных птиц, говор деревьев под ветром гармонично сливались с тихой музыкой:
Сердце Мэм колотилось, как в двенадцать лет на первом свидании.
Он был сильно возбуждён и нисколько не скрывал этого. На припухших губах блуждала неясная усмешка. Светлые глаза глядели в упор, и то, что она разглядела в них, заставило её учащенно задышать.
Ей мучительно захотелось прикоснуться к нему, к самым сладким местам, которые затрепещут от прикосновений – нежнейшим темнеющим соскам, впадинкам над ключицами, и к этому, большому, сводящему с ума, воздетому к потолку.
Сделала ещё один шаг к кушетке. Его усмешка расширилась, показались белоснежные зубы.
– Жопа или голова? – неожиданно спросил он, ухмыляясь всё откровеннее.
Губы её раздвинула вожделеющая улыбка, показав блестящую внутри влагу и легкомысленную дырочку меж верхних зубов. Она судорожно взялась за верхнюю пуговицу жакета.
– Жопа, бэби, конечно жо-опа, – пролепетала покорно, порывисто сбрасывая одежду прямо на пол. Хотела снять большие профессорские очки.
– Оставь, – властно приказал он.
Лежали бок о бок. Её темные губы запеклись, глаза были закрыты. Всё ещё плыла в каком-то роскошном потоке: то ли Млечный путь восхищал к венцу вселенной, то ли ток её собственной крови уносил туда, где нет ничего, кроме вечной сладкой теплоты.
Его эмоции были не столь возвышены – он давно разучился отдаваться сиюминутным чувствам, хотя страсти продолжали довлеть над ним, как будто он и впрямь был всего лишь гиперсексуальным мальчишкой. Связь с Мэм была ему бесполезна, но он не сумел подавить влечения и нисколько не жалел об этом. Приподнялся на локте, рассматривая её слегка поблекшее тело, несущее едва заметные следы пары пластических операций. Как ни странно, это зрелище безумно возбуждало его, того, кто при желании мог обладать любой женщиной на планете. Но в данный момент он выбрал эту и был горд своей победой, словно впервые соблазнил одноклассницу-отличницу.
Вновь глубоко вдохнул её запах – смесь французских духов и жаркого негритянского пота. Его рука тяжело легла ей на плечо, нетерпеливо повернула на спину. Не открывая глаз, она тихо простонала. И он вновь набросился на нее, как голодный на истекающий соком кусок.
Она уже не понимала, было ли это песней из магнитофона, или рокот прилива вливает в её душу тревожные предчувствия.
– Я чувствую себя ста-арой развратницей, – проворковала она в подушку.
Сахиб, лежащий на спине, сосредоточенно раскуривая самокрутку, издававшую острый дурманящий аромат, сухо рассмеялся:
– Бэби, ты всё время забываешь, что я старше тебя на пятьдесят семь лет. И кто же из нас соблазняет детишек?..
Мэм зябко поежилась, хотя тропическая ночь была тепла и мягка, как пуховая перина.
– Я этого никогда не смогу понять и принять. И не хочу…