– Вот как? Прежде всего, я не думаю, что твои похождения пойдут на пользу нашим дочерям.
– Похождения? Я ужинаю с приятным человеком впервые с тех пор, как ты ушел, и это называется похождениями?
Тед кивнул.
– Ты поступаешь так, просто чтобы заставить меня ревновать. Ладно. Это я могу принять.
– О Боже, да почему все непременно должно иметь отношение к тебе? Неужели ничего из того, что я делаю, не может быть только моим?
– Кто у тебя еще есть? – потребовал он.
– Не валяй дурака. Никого. Никого нет. – Она запнулась, понизила голос. – Может, перестанем? В чем дело? Мы же собирались больше этим не заниматься, помнишь? Ты только послушай нас. – Она тряхнула головой.
– Я задал тебе вопрос, – настаивал он, уже не слыша ее. Она видела его таким прежде бессчетное количество раз, когда что бы она ни говорила, ничто не могло подействовать. – Кто у тебя еще есть?
– Тед, пожалуйста. Прекрати. Перестань.
Но он не мог остановиться.
– Вот, значит, как? Значит, все сводится к этому? К твоей свободе. Так, да? Так, Энн?
– Что ты хочешь услышать от меня?
– Какая разница, чего я хочу? Тебе же явно наплевать, чего я хочу.
– Тед, перестань. Ты ничего не понимаешь.
– Я только начинаю понимать. Да, наконец-то я начинаю кое-что понимать. Я хочу, чтобы ты мне сказала. Скажи мне, Энн. В этом дело?
– Да. Получил? – теперь и она кричала. – Да. Ты это хотел услышать? Да. Я жду не дождусь, когда придут эти документы. Я не могу дождаться, чтобы подписать их. Боже мой, я просто не могу дождаться.
Он неистово взмахнул руками, продираясь сквозь ее слова, на мгновение сталь ружья блеснула на свету.
– Господи, какой же я идиот. Проклятый идиот. Хочешь знать, что я за дурак? А, Энн? Я тебя спрашиваю. Хочешь знать, какой я неслыханный дурак? Я тебе скажу. Я вообразил, что у нас есть шанс. Я все выходные только о нас и думал. Что за чертов идиот. Я-то и правда думал, что та ночь кое-что значит для тебя.
– Тед.
Его сверкающий взгляд был жестким.
– Идиот. Я тебе верил, Энн. Я верил тебе, когда ты сказала, что тоже подумаешь о нас. А сама шлялась с каким-то чертовым врачом.
– Когда ты так заводишься, то никогда не слышишь меня. Пожалуйста, можешь успокоиться и выслушать?
– Что тут выслушивать? Ты уже сказала мне все, что нужно. Ты меня обманула, Энн.
Она вспыхнула.
– Я тебя обманула? Ты что думал, я собиралась сидеть здесь, как какая-нибудь девятнадцатилетняя дурочка, ожидая, когда тебе заблагорассудится вернуться? На это ушло какое-то время, но даже мне, в конце концов, пришлось повзрослеть.
Эйли достала бутылку апельсинового сока из-за пакета с молоком и аккуратно налила себе стакан. Она держала его обеими руками, пила, широко раскрыв глаза, медленными глотками, голоса родителей наполняли кухню, скапливались в воздухе, проникая в нее, пока она пила сок, слушая их, теперь только эти голоса, уже не ее родители, лишь голоса…
– С сегодняшнего дня я буду встречаться с кем хочу, когда хочу. И ты прекрасно можешь пригласить меня на свидание, когда захочешь поговорить. А еще лучше, пригласи моего адвоката. Как ты смеешь так являться сюда? Кстати, я собираюсь первым делом завтра утром связаться со своим адвокатом и заставить его пересмотреть твое право посещения.
– Ты думаешь, я собираюсь стоять в сторонке и позволять тебе таскаться с половиной города?
На стенки стакана налипла мякоть. Эйли собрала ее указательным пальцем, отправила в рот и слизнула, ни на что не глядя.
– У тебя нет выбора.
– Это мой дом.
– Был твой, Тед, был. Как только я переговорю с адвокатом, вызову слесаря, чтобы сменил замок.
– И всякий раз на улице я буду натыкаться на очередного типа, которого ты подцепишь? Если ты воображаешь, что я позволю такое, то тебе придется об этом пожалеть. Никогда. Слышишь? Никогда.
Джулия пронзительно вскрикнула:
– Перестань! Нет!
По дому прокатился звук выстрела.
Эйли кинулась на порог гостиной и увидела Джулию и Теда, застывших, тесно сплетенных в объятиях, руки, ноги, ружье, затерянное где-то внутри. Медленно, медленно начали они разъединяться, освобождая руки, шеи. Они одновременно обернулись к подножию лестницы, где лежала Энн, головой на нижней ступеньке, над левым глазом – глубокое багровое отверстие.
Тед высвободился и бросился к ней.
– О Боже мой! О Боже! Боже! – Его рука стала мокрой от крови, когда он прижал ладонь к ране, пытаясь остановить ее. – Энн? – загнать кровь обратно, а она просачивалась сквозь его пальцы на ковер. – Вызови «скорую», – рявкнул он Джулии, все еще застывшей, неподвижной. – Скорее. Господи. Вызови «скорую»! – заорал он. Ему удалось уложить ее голову к себе на колени, убирая волосы от багрового пятна. – Энн? Энн? – Джулия и Эйли смотрели, оцепенев, пока Тед не крикнул в последний раз: – Да вызовите же эту проклятую «скорую»!
Они накрыли ее лицо белой простыней, прежде чем привязать. Полиция приехала как раз в тот момент, когда санитары выносили из дома носилки.
– Так, что здесь произошло? – спросил первый офицер, вынимая из кармана блокнот, сосредоточенно листая его, щелкая ручкой – профессиональные обязанности, защищавшие его от кошмара, который он увидел, приподняв простыню.
– Моя жена. – Тед умоляюще смотрел в глаза офицера, ожидая понимания, помощи, слов, которые никогда не прозвучат: С НЕЙ БУДЕТ ВСЕ В ПОРЯДКЕ.
– Это он сделал, – Джулия шагнула вперед, дрожа, с остекленевшими глазами. – Он застрелил ее.
Ошеломленный Тед повернулся к ней лицом.
– Джулия?! Скажи им, что случилось. – Каждое слово медленное, отчетливое. – Это был несчастный случай. Скажи им. Ведь ты набросилась на меня?! Если бы ты так не вцепилась в меня, ружье ни за что бы не выстрелило. Это был несчастный случай.
Джулия оглянулась на офицера, его ручка застыла наготове над блокнотом.
– Он застрелил ее! – выкрикнула она высоким пронзительным голосом, быстро поднявшимся до рыдания. – Он застрелил мою маму.
Ручка нажала на бумагу, оставив черный росчерк, а офицер внимательно смотрел на Джулию. Наконец он повернулся к отцу.