– Я все же никак не пойму, зачем тебе хочется приводить его сюда, – сказала она, приподняв свою чашку, чтобы Энн смогла протереть стол. – Зачем давать им возможность все тебе испортить?
– Они будут вести себя хорошо.
– Джонатан и Эстелла могут иногда – иногда – быть вполне сносными, это я признаю. Но они никогда не бывают «хорошими». Что именно ты имеешь в виду под словом «хорошо»?
– Отстань от меня со своей семантикой. Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
– Я знаю, что тебе до сих пор необходимо их одобрение. Вот только не могу сообразить, почему.
– А тебе только хочется доказать, что ты в нем не нуждаешься.
Сэнди поставила чашку и спокойно взглянула на Энн.
– Ты его любишь?
– Да.
Сэнди кивнула.
– По-моему, я не такой человек, чтобы влюбляться.
– Кого-нибудь найдешь.
– Не уверена, что хочу, – задумчиво произнесла она. – Не хочу, если любовь значит вот это, – сказала она, указывая на стол, который Энн отчищала с возраставшим усердием. – А для женщин так всегда и бывает, правда? Так или иначе, похоже, что любовь вечно, в конце концов, влечет за собой губку и «Аякс». Разумеется, только не для Эстеллы. Боже правый, ну и выбор. Нет, благодарю вас.
Энн пристально посмотрела на нее.
– А ты сегодня вечером собираешься вести себя прилично?
– Конечно. Со мной-то у тебя хлопот не будет.
Убравшись на кухне, Энн отправилась в супермаркет и купила цыпленка для жарки, зеленый горошек, картошку и продукты для лимонного пирога. С недавних пор она пристрастилась к чтению кулинарных книг поздно вечером, когда больше уже не могла сосредоточиться на учебниках по химии и молекулярной биологии, которые, казалось, имели так мало общего с тем, что вначале привлекало ее в профессии медсестры. В тщательно расписанных рецептах заключалось для нее нечто непреодолимо успокаивающее. Она никогда не меняла указанных продуктов, всегда смешивала все ровно столько, сколько полагалось, и носила при себе таймер, даже когда шла в ванную.
Просеивая муку, сбивая крем, выпекая, она между делом выглядывала в гостиную убедиться, что Эстелла не ускользнула снова в постель, что у Джонатана достаточно мирное расположение духа и он вряд ли станет потчевать Теда гневными тирадами по поводу состояния послевоенного общества, которые частенько могли продолжаться часа по два. На самом деле ожидание гостя было для них таким непривычным занятием, что все они с подозрением поглядывали друг на друга, прикидывая, во что может вылиться это совместное времяпрепровождение. В последнюю секунду Сэнди подхватила с пола в коридоре груду газет и запихнула к себе под кровать.
– Все будет замечательно, – шепнула она Энн. – Ты такая красивая.
Сидя на диване, Тед отодвинул в сторону кусок припоя и сломанное радио, стоявшее у ног.
– Когда я была маленькой, их делали из свинца, – сказала Эстелла, разглядывая припой. – А теперь свинца не найдешь. Странно, не правда ли, как пропадают вещи? Интересно, куда они деваются. – К вечеру она надела платье в оранжево-голубую полоску, черную шерстяную шаль и чулки с золотыми крапинками. Ее полные округлые щеки заливал румянец, а глаза маслянисто блестели. – Так забавно, правда? Я всегда обожала вечеринки. Не могу понять, почему мы перестали их устраивать. – На мгновение она забылась и отвела взгляд, но, к облегчению Энн, быстро пришла в себя. – По-моему, нам надо это делать почаще. Да, действительно надо.
Тед улыбнулся и ничего не ответил. Понаблюдав за ним несколько раз в компании, Энн поняла, что Тед не способен поддерживать светские беседы, задавать ничего не значащие вопросы, которые придают непринужденность разговору, вообще не умеет изображать хоть какое-то подобие легкой болтовни. Возможно, это было одно из тех занятий, которым ему некогда было предаваться, когда он так торопился заработать себе на жизнь.
Энн взглянула на часы.
– Цыпленок наверняка уже готов. Почему бы вам всем не пойти к столу?
Пока Энн подавала, Сэнди через стол открыто разглядывала выступавшие жилы на обнаженных руках Теда.
– Ты поднимаешь тяжести?
– Нет, только инструменты.
– Как это мужественно.
– Сэнди, – предостерегающе произнесла Энн, садясь на свое место.
– Все в порядке, – со смехом сказал Тед.
– А ты собираешься строить воздушные замки?
– Для принцесс вроде тебя?
Она улыбнулась, вздернула голову.
– Я собираюсь строить то, что захочу, – сказал он.
– По-моему, это не слишком многообещающая деловая стратегия.
– Смотри и учись, – ответил Тед. – Смотри и учись.
– Возможно, я так и сделаю, – отозвалась Сэнди.
Энн запихнула в рот порцию фасоли, чтобы не пришлось вступать в эту непривычную словесную перепалку. Внезапно на нее навалилась усталость, она чувствовала себя медлительной и неповоротливой, а собственные искренние старания казались ей еще глупее, чем всегда. Эстелла во время еды мурлыкала себе под нос.
– Видишь ли, – продолжала Сэнди, – для нас целое событие, что ты удостоил нас своим посещением. Наверное, Энн говорила тебе, что мы здесь в городе считаемся чем-то вроде отверженных?
Эстелла недоуменно посмотрела на нее.
– Почему ты так говоришь? Вы, девочки, пользуетесь успехом, совсем как я в вашем возрасте.
– Она собирается употребить слово «кавалеры», я точно знаю, – пробормотала Сэнди. Она обернулась к Эстелле. – «Кавалеров» больше нет. Как свинца. Просто исчезли, и все. Тебе так не кажется, Тед?
Тед издал короткий смешок и обратился к Джонатану.
– Энн говорит, вы обучаете музыке.
– Я не обучаю музыке, – сердито ответил Джонатан. – То, чему я обучаю, не имеет к музыке никакого отношения. Музыка непознаваема, ей невозможно научить. Я учу детей, как читать черные значки на бумаге и как извлекать нечто, приблизительно напоминающее звук, который одурачит их матерей и заставит платить мне. Это не имеет ничего, повторяю, абсолютно ничего общего с музыкой.