Услышав звуки музыкальной темы, означавшей неожиданный поворот в последнем дневном сериале, Сэнди лениво сползла с постели, добрела до гостиной и уселась в кресло возле Эстеллы.
– Эй, крошка! – сказала Эстелла. – Я и не знала, что ты дома.
– Где мне еще быть, разве что пить мятный джулеп в местном клубе?
Эстелла пожала плечами.
– Твой отец пошел к Томми Бладворту. Раньше родители на время летних каникул старались отменять занятия, но сейчас они, похоже, еще и дополнительных хотят. Теперь все берут какие-нибудь уроки. Знаешь, в этом году в школьном бассейне учат плавать грудных детей. Представляешь, швырять детей в воду, словно ведьм на испытании, – выплывет или утонет? – Она вздохнула. – Твоя сестра на днях принесла замечательный кекс. Достань нам по кусочку.
Сэнди пошла на кухню и начала резать липкий шоколадный кекс, в середине просевший от влажности. В это время зазвонил телефон.
– Подойди, – крикнула Эстелла. – Это, наверное, Мег Холлистер с новостями о своем деле в суде, а мне сейчас не хочется с ней разговаривать. Она как заведется, так не остановишь. Скажи ей, что меня нет дома.
Сэнди так и застыла с ножом в испачканной шоколадом руке.
Она перевела дух, вышла из кухни и посмотрела на Эстеллу, невозмутимо листавшую старый журнал.
– Эстелла, Мег Холлистер – персонаж одного из сериалов. Ее не существует. Она не может тебе звонить.
Эстелла подняла глаза, в них лишь на долю секунды мелькнула растерянность. Она отвернулась, не произнеся ни слова. Телефон перестал звонить.
Сэнди принесла кекс, они молча поели.
После этого Сэнди принялась внимательно следить за Эстеллой, с надеждой и страхом ожидая нового проявления надлома, отличного от тех легких отклонений, к которым они привыкли, такого резкого и явного отрыва от действительности. Еще час, еще день и еще – и ничего. Она уже начала думать, что ошиблась, начала вообще сомневаться во всем, что помнила или, как ей казалось, знала.
Но через неделю Эстелла рано утром постучалась в комнату Сэнди.
– Почему ты не вышла вчера ночью? – возбужденно спросила она. – Ты разве не слышала меня?
– Тебя?
– Я стучала к тебе в окно. Была такая прекрасная ночь, я гуляла во дворе. Мне хотелось, чтобы ты вышла и рассказала мне о звездах, о созвездиях. Я никогда не могла запомнить, где какое, а ты такая сообразительная.
– Я ничего не слышала вчера вечером, кроме грозы. Выгляни в окно, всю ночь шел дождь.
Эстелла отвернулась.
– Может, это было не вчера, а другой ночью.
Сэнди почти все утро провалялась в постели. Встала около часа дня, сделала себе сандвич и вернулась с ним в комнату.
Половину сандвича она съела спокойно, потом вдруг отложила его, встала и принялась рыться в своих нераспакованных вещах, отыскала магнитофон и микрофон. Она убедилась, что батарейки еще не сели, и вставила чистую кассету. В тот же день в четыре часа она спрятала его в карман просторного кардигана и отправилась записывать Эстеллу.
На следующий день она поднялась рано, приняла душ, первый раз за долгое время поменяла одежду и пошла в магазин, дождавшись на улице, пока он открылся. Она купила две упаковки кассет по десять штук в каждой, запасные батарейки, бумагу для расшифровки записей и набор новых ручек.
Сэнди сидела у Энн на кухне. Утреннее солнце освещало отшлифованную поверхность стола, чистые бокалы и столовое серебро. Она обхватила руками загорелые колени, Энн заканчивала мыть кофейник.
– Почему ты мне ничего не сказала? – спросила Сэнди. – Могла бы хоть предупредить.
– Не сказала о чем?
– Про Эстеллу.
– Что про Эстеллу?
– Что у нее начались галлюцинации. Я хочу сказать, это ведь что-то новенькое, правда, новая стадия?
– Не понимаю, о чем ты говоришь, Сэнди.
– Энн, ей кажется, что герои сериалов звонят ей.
Энн пожала плечами.
– Ты всегда воспринимала ее слишком буквально. Она фантазерка, Сэнди. Почему ты не оставишь ее в покое?
– Фантазерка? – Сэнди взяла стоявшую у нее возле ног большую сумку и вытащила магнитофон. – Я хочу, чтобы ты послушала. – Она нажала кнопку, и высокий дрожащий голос Эстеллы начал заполнять пространство.
Энн схватила магнитофон и неумело возилась с ним, стараясь как можно скорее выключить. Она уставилась на Сэнди.
– Ты записывала без ее ведома?
– Да.
– Не могу поверить, что ты так поступила. Зачем?
– Затем, что никто в этой семье никогда не желает смотреть правде в лицо. А теперь вот она. Ты больше не можешь уклоняться от нее.
– Вот как ты считаешь, Сэнди? – сердито произнесла Энн. – Думаешь, уловила правду с помощью вот этой дурацкой машинки? Этому тебя учили в коллежде? То, что тебе так успешно удалось поймать, всего лишь слова. Они не имеют никакого отношения к правде. – Она пихнула магнитофон Сэнди. – Вот. Забери.
– Ты просто не хочешь слушать это, – недовольно бросила Сэнди.
– Верно. Не хочу.
– Мне следовало бы догадаться.
– Ну что ты все время пытаешься доказать? – спросила Энн. – Что?
К концу месяца Сэнди извела все чистые пленки, и пришлось покупать еще. Иногда она прятала магнитофон под столом за ужином. Однажды попыталась оставить его под дверью спальни Джонатана и Эстеллы, но получилось одно потрескивание. Лучше всего было днем, когда Эстелла в одиночестве была болтлива, утомлена и свободна.
В запертой комнате с наушниками на голове, Сэнди просиживала мучительные часы, расшифровывая записи, расклеивая этикетки и помечая даты; щелк-щелк-щелк – щелкали клавиши магнитофона, она заполняла страницу за страницей, собираясь потом изучить их.
У нее совсем не оставалось времени на то, чтобы рассылать биографии и материалы. Заброшенные и запылившиеся газеты валялись на полу, уже начиная желтеть. Несколько штук она использовала, чтобы завернуть увеличивавшуюся стопку кассет. Свертки спрятала в дальнем углу кладовки. Только когда у нее кончились деньги, сэкономленные, когда она еще в школе работала официанткой, она поняла, что нужно что-то предпринять. В то утро она отправилась в редакцию «Кроникл», белое, обшитое вагонкой здание на Мейн-стрит.