Сэнди глубже зарылась в одежду, все еще беспорядочно разбросанную по кровати; простыни были изношенными, чуть ли не просвечивали; она закрыла глаза, и тени клонившегося к закату дня легли ей на ресницы.
Был один, который называл ее «солнышко» и учил ее полностью забыть о зависимости и преданности – существовали и другие вещи, и какие, Бог мой; и был зеленоглазый парень с запада, о котором она думала, вот оно, настоящее, но ему быстро надоели ее вопросы; был еще высокий, мрачный, подверженный депрессиям парень, его мать утонула в ванной, напившись пьяной, а он пытался выпрыгнуть из окна, когда Сэнди отказалась выйти за него, и вывихнул плечо, когда его приятель втащил его обратно; и еще был один, с самым большим членом, какой она видела в жизни, он был помешан на семейной жизни Линдона Джонсона; были и другие; но ни один, ни один никогда не гладил ее пальцы, словно драгоценности, перечисляя причины любви.
Сэнди оставила в доме все, как было, и дала агенту по недвижимости наличные деньги, чтобы пригласить туда профессиональных уборщиц.
Когда через два месяца дом был продан, она тщательно разделила вырученную сумму пополам, с учетом тех денег, что потратила.
На свою долю Энн открыла первый принадлежащий лично ей одной счет в банке. Она не предложила Теду включить туда и его имя.
– Что ты собираешься делать со своей долей? – спросила она Сэнди.
– И это все, о чем ты беспокоишься, только о деньгах? – парировала Сэнди.
Впервые за много лет Сэнди снова начала бояться момента отхода ко сну, засыпания. Снова ее дыхание угрожающе прерывалось – слабея, слабея.
Они были на противоположной стороне улицы, шли ей навстречу, она так и не подошла к ним. Они были на противоположной стороне, шли ей навстречу…
Она шла по Мейн-стрит на ленч с новой коллегой, они смотрели на витрину книжного магазина, она так и не подошла поздороваться, так и не подошла к ним…
Она села, потянулась к телефону и позвонила Энн. Хотя было за полночь, необходимость во взаимном признании, исповеди была непреодолимой.
– Каждый вечер, лежа в постели, я заново проигрываю то мгновение, – тихо сказала она. – Вихляющая походка Джонатана, рыжеватые, спадающие волосы Эстеллы, они приближаются ко мне снова и снова. Каждый раз я пытаюсь заставить себя пересечь улицу, поздороваться с ними, познакомить их с той женщиной. Но, как бы я ни старалась, мне это никогда не удается.
Энн была спокойна, у нее самой не было никакой нужды признаваться и исповедоваться, она поступала правильно, пока они были живы, и теперь, по ее же словам, была свободна.
Сэнди снова улеглась среди скомканных простыней, закрыла глаза и наконец медленно погрузилась в сон.
При аварии они были мягкими, набитыми куклами, с невидимыми швами, скреплявшими розовую ткань их пухлых рук и тел.
Только в миг удара, когда куски металла и стекла вонзились в ткань их лиц, и рук, и груди, они внезапно превратились в Джонатана и Эстеллу, изуродованных, израненных, окровавленных, с широко раскрытыми глазами.
Она вскочила в холодном поту.
В два часа ночи она встала, отыскала в укромном углу шкафа кожаную папку, отнесла ее вниз и вывалила расшифровки магнитофонных записей в камин. Подожгла эту груду, поворошила бумагу, подпихивая ее глубже в огонь, и пристально смотрела, а едкий дым лез ей в глаза.
Позднее она было пыталась отыскать начало, установить строгую границу – вот откуда это пошло, вот точное время и место, здесь. Вот каким образом. Она с самого начала мысленно объясняла, излагала происшествие суду. Но в душе она не находила никаких подробностей первого толчка, лишь подспудную силу, которая существовала всегда, возможно, неосознанная, бездействующая, но она была. А если бы она не пробудила ее, можно ли было считать, что она в ответе?
Она сидела после работы в баре, оттягивая миг возвращения домой. Хотя со смерти Джонатана и Эстеллы прошло два месяца, она все еще ощущала неприкаянность, страдала от бессонницы. Взяла в «Кроникл» дополнительную работу, но, когда ее обвинили в том, что она слишком часто печатается, пришлось отказаться. Неделю она каждый вечер возвращалась домой вместе с зубным врачом из Хэндли, с которым познакомилась на вечеринке, но у него была привычка так часто мыть руки, что белая стерильная кожа его тонких безволосых пальцев стала вызывать у нее отвращение. Она потягивала водку, болтая лед в прозрачной жидкости.
– Ты одна?
Она подняла голову и рядом с собой увидела Теда.
– Ага.
– В чем дело, договорилась с дружком, а он не пришел?
– Разве тебе никогда не приходило в голову, что женщине, как и тебе, может быть нужно только одно – выпить после работы?
– Почему ты так уверена, что мне только это и нужно?
Она нахмурилась.
Он рассмеялся.
– Шучу. – Он сел на соседний табурет и заказал для них еще по одной порции.
– Вчера вечером я проезжал мимо дома на Рафферти-стрит, – сказал он. – Там на подъезной дорожке стояла новая машина. Микроавтобус, не что-нибудь. Кто знает, может, туда въехала образцовая американская семья, с колли и качелями и надувным бассейном. Быстро ты действуешь, Сэнди.
– Ты стараешься, чтобы я почувствовала себя ничтожеством, или это выходит само собой? – спросила она.
– Извини, – ответил он с неожиданной, обезоружившей ее искренностью.
Она искоса взглянула на него, потом снова занялась своим бокалом.
– Что ты здесь делаешь? Разве тебе не полагается быть дома, с Энн?
– Она не заметит.
– Что?
– Ничего. – Он отхлебнул еще виски.
– Что все-таки с вами происходит? – спросила она.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну знаешь, не надо особой проницательности, чтобы заметить, что вы теперь не совсем та счастливая любящая пара.
– Энн что-нибудь говорила тебе? – спросил он, внимательно глядя на нее.
– Нет.
– Мне казалось, женщины разговаривают друг с другом. Я думал, это у них получается лучше всего.
– Странно, а я считала, что это мужьям и женам полагается разговаривать друг с другам.