– По-моему, она просто тяжело переживает смерть Джонатана и Эстеллы. – Задумчивость в его голосе, не искаженная ни иронией, ни колкостью, была незнакомой, сокровенной и тревожной.
– Правда? Мне казалось, она это переносит очень легко.
– Как это?
– Она мне сказала, что чувствует себя свободной. – Вот оно. Первое предательство, крохотное, почти незаметное, и все же. Она сделала большой глоток.
– Она так сказала?
– Да.
– Свободной от кого? От меня?
– Нет. Не знаю. Может, она чувствует, что освободилась от вечного стремления все упорядочивать.
– Что именно?
– Хотя бы с Эстеллой.
Они никогда прежде не говорили друг с другом серьезно, наедине, и оба тут же смутились. Тед оглянулся на грузного мужчину в клетчатой фланелевой рубашке, нажимавшего на кнопки музыкального автомата, Сэнди водила пальцем по дну чашки с соленым арахисом, прочерчивая спиральные узоры в шелухе.
– И с нами, – добавил Тед. – Ей больше, видно, не интересно упорядочивать нашу жизнь.
– Тебе это нужно?
– Нам нужно что-нибудь, но…
– Как же в той строчке говорится? – прервала она. – «Они оба были слишком заняты собственным спасением». Что-то в этом роде.
Он взглянул на нее.
– А?
– «Ночь нежна». Фитцджеральд. Знаешь, Ф. Скотт Фитцджеральд?
– Никогда о таком не слыхивал. Он что, какой-нибудь ведущий ток-шоу на радио? – Тед ухмыльнулся, внезапно снова очутившись в знакомой стихии. – Мне бы хотелось, чтобы ты перестала считать меня каким-то неандертальцем, Сэнди, – сказал он. – Между прочим, это единственная книга Фитцджеральда, которой я не читал. – Он помолчал, слегка улыбнулся. – Знаешь, когда-то я думал, что мог бы стать таким, как Гэтсби.
Сэнди оглядела его и внезапно расхохоталась.
Уязвленный, Тед стал защищаться.
– Я имею в виду не особняки и шелковые рубашки. – Он выбил пальцами легкую дробь на поцарапанной деревянной стойке бара. – А идею полностью создать самого себя заново. Целиком возникнуть из собственной фантазии. Мне это казалось замечательным. По-настоящему, только такой подход всегда и казался замечательным. Или, по крайней мере, единственным практически осуществимым.
– Когда-то?
Он пожал плечами.
– Скажем, это оказалось не так легко, как я воображал. Честно говоря, в наши дни просто нормально жить, видимо, уже означает одержать победу.
Сэнди отпила еще глоток.
– Как-то неловко получается. Послушать, так мы разговариваем, словно два зеленых студента. Только в студенческие годы и простительно посиживать в баре и обсуждать героев Ф. Скотта Фитцджеральда, словно они что-то значат.
– Откуда мне знать.
Оба допили свои порции.
– У тебя есть книга? – спросил он.
– Какая?
– «Ночь нежна».
– Конечно.
– Я бы взял почитать.
– Ладно. В следующий раз захвачу с собой.
Он кивнул и улыбнулся.
– Что ж, пора мне возвращаться к семейному очагу. Ты собираешься остаться и попытать счастья, или мне проводить тебя к машине?
– Увидеться с тобой – это как раз та порция счастья, какую я способна вынести за один вечер, – парировала она.
Они расплатились и ушли.
Когда на следующий день Сэнди разговаривала с Энн, то не упомянула о том, что встретила Теда. Умалчивать об этом не было никакой, ровным счетом никакой причины, и все же она ничего не сказала.
Так, может быть, вот оно. Начало.
Ей следовало бы удивиться, когда через два дня он заглянул к ней по пути с работы домой, но она не удивилась. Это казалось естественным, предполагалось, что так будет. Она даже откопала на полке ту книгу, стерла с нее пыль, приготовила для него, гадала, придаст ли он слишком большое значение измене и разрыву в романе или сочтет их банальностью. Она рассмеялась: впервые ее беспокоило мнение Теда о ее умственных способностях. Как бы то ни было, когда он вошел, книга дожидалась его, хотя Сэнди и притворилась, что придется поискать.
– Ты не против? – спросил он. – У меня теперь вечно не хватает времени заскочить в библиотеку.
– Конечно, нет.
Пока она ходила за книгой, он стоял на пороге гостиной, освещенной единственной лампой, оглядывая немногочисленные детали обстановки – аккуратную стопку журналов, недопитый бокал белого вина. Они вслушивались в молчание друг друга.
Она принесла книгу; когда отдавала ему, а он брал, их пальцы слегка соприкоснулись.
Вот. Это могло быть началом. Этот самый миг. Он быстро переложил книгу в другую руку.
– Верну, как только прочитаю.
– Никакой срочности.
– Спасибо.
На одно тревожное мгновение он задержался на пороге, потом повернулся и вышел.
В поисках точно определенного начала, конечно, всегда замешана тайная убежденность в том, что стоит лишь обнаружить его, установить точно и несомненно, как можно будет вернуться вспять, начать заново, переиначить, изменить то, что за ним последовало. Вот он, этот миг. Если бы только я поступила по-другому ЗДЕСЬ, как раз в этом эпизоде. Но они этого не сделали. Она бы даже сказала, что они были не в силах поступить по-другому. Хотя прежде она всегда верила в свободу воли.
Она гадала, сказал ли он Энн, откуда у него эта книга, сидя в кровати, держа на поднятых коленях книгу о роли церкви в провинциальных американских городках, которую читала для статьи, гадала, не переворачивает ли он страницу в эту самую минуту.
Он принес книгу обратно через четыре дня. Был понедельник, ненастный вечер, ветер и дождь гнали осеннюю листву к земле, и там она лежала в коричневых и оранжевых лужах и налипла на подошвы его обуви. Его волосы намокли, пока он шел от машины ко входу в дом, и спадали на глаза. Одна капелька воды висела у него на кончике носа. Увидев его, она засмеялась.
– Входи. – Она взяла у него пальто и повесила сохнуть на кухне.
– Я принес назад книгу.
– Быстро управился.
Он кивнул.
Он вынул книгу из заднего кармана, теплую и влажную, и отдал ей.
– Вот.
Книга, теплая и влажная, рука – его, ее.
– Ну и как тебе книга? – спросила она.
– Нормально. Вообще-то проблемы богатых меня не слишком волнуют. Конечно, написано здорово. Но эта его непреодолимая потребность нравиться… – он покачал головой. – Я просто этого не понимаю.