Сэнди посмотрела на склонившуюся под бременем воспоминаний голову Энн.
– Мне нужно возвращаться на работу, – внезапно сказала она и принялась рыться в своей огромной сумке в поисках кошелька.
Никогда и никогда и никогда больше.
Она сидела, съежившись, на полу в сумраке комнаты для гостей на втором этаже.
Она слышала, как он звонил у входа в третий, четвертый раз.
Потом грохот, удары ладони в дверь.
– Сэнди!
Конечно, он видел у дома ее машину, знал, что она дома, несмотря на то, что нигде не горел свет.
– Сэнди, открой. Мне надо поговорить с тобой.
Она крепко обхватила колени руками, слушая, как он снова колотит в дверь.
На минуту все стихло. Потом она услышала, как он постучал в стекло с черного хода.
– Нам надо поговорить.
По комнате разносилось лишь ее дыхание. Она встала и начала медленно, тихо спускаться по лестнице.
Но, когда она открыла дверь, его уже не было.
Она смотрела, как задние габаритные огни его автомобиля мелькнули в конце квартала и исчезли.
На следующее утро она позвонила ему в офис. Назвалась секретарше Линдой – первым пришедшим в голову именем.
– Мне нужно увидеться с тобой, – сказала она, как только он взял трубку.
– Да, мне тоже нужно увидеться с тобой.
– Можешь заскочить после работы?
– В семь часов. – Он повесил трубку.
Он только вошел в дом, остановился на пороге, не раздеваясь.
– Мы больше не можем заниматься этим, – сердито выпалил он. Его глаза блестели.
– Я знаю. – В ней поднялось неожиданное негодование против него за то, что он первым произнес эти слова, украл их у нее, отверг ее, когда это она собиралась отвергнуть его.
Он кивнул, не вынимая рук из карманов, но не двигался с места, не уходил.
Она откинула волосы назад, вертела их пальцами.
– Одна вещь, – добавил он, – знаю, что не должен этого произносить, но все-таки скажу. Что бы ни было, ты должна обещать никогда не рассказывать об этом никому, никому. Никогда.
– За кого ты меня принимаешь?
Какое-то мгновение он вглядывался в нее.
– Чувство вины действует на людей странным образом. Вызывает у некоторых необходимость исповедоваться.
– Но не у тебя?
– Нет, – просто ответил он. – Я люблю Энн.
– Я тоже.
Он нахмурился.
– Не морочь мне голову этой чушью, – заявила она. – Я бы сказала, что мы с тобой равны по части греха.
Он ухмыльнулся.
– Этого слова я не слыхивал с тех пор, как у моей матушки случился недолгий приступ религиозности, когда мне было лет десять. Грех, – произнес он, пробуя слово на вкус, перекатывая его на языке, проглатывая его.
Она вдруг замахнулась и изо всех сил ударила его по лицу.
У него на глазах выступили слезы, но он не шелохнулся.
– Если ты когда-нибудь хоть чем-то причинишь ей боль, я убью тебя, – сказал он. Долгие секунды смотрел на нее блестящими глазами, потом медленно повернулся и вышел.
Энн позвонила неделю спустя.
– Послушай, – сказала она, – я хочу попросить тебя о большом одолжении.
– Пожалуйста. Что такое?
– Можешь побыть с девочками пять дней?
– Ладно.
– Мы с Тедом едем во Флориду. – Молчание. – Это, правда, его идея. Он считает, это поможет.
– Поможет чему?
– Нам.
– Голос у тебя не слишком уверенный.
– Может, я вовсе не уверена в том, что хочу помогать нам, не знаю. Или, может, мне надоели бесплодные попытки.
– Когда вы уезжаете?
– На следующей неделе.
– Так скоро?
– Кажется, это не тот случай, чтобы откладывать. Или уж делать, или нет.
– Конечно.
– Сэнди, я должна тебя предупредить. Есть кое-какие трудности. С Джулией.
– Что за трудности?
– По-моему, сейчас это называется «выпендриваться». – Она нервно рассмеялась. – У нее в школе неприятности с учителями. На прошлой неделе нас вызывали туда. Не знаю. Тед и я, в общем, девочки это тяжело переносят. Это одна из причин, почему я и согласилась поехать с ним.
– Я сделаю все, что ты захочешь.
Энн глубоко вздохнула.
– Тогда пожелай мне удачи, – сказала она.
– Удачи.
7
Сэнди сидела на подоконнике, глядя, как занимается рассвет, как темнота рассеивается, сменяясь сначала желтым и наконец нежно-розовым светом, словно цвета на медленно заживающем синяке. Лоб стыл от холодного стекла, к которому она прислонилась, она поежилась, но не двинулась с места. В нескольких шагах от нее мирно посапывал Джон. Его вдохи-выдохи, словно стук метронома, размеренно, неизбежно и одиноко раздавались в пустынном доме. Она оглянулась на него, страстно желая, чтобы он спал так всегда, чтобы утро навечно зависло где-то за горизонтом.
Она еще раз перебрала имеющиеся возможности выбора, прикидывая так и эдак, критически оценивая их, и наконец все отвергла. Несмотря на то, что Тед говорил этим вечером за трибунами на стадионе, она знала, что ее влияние на Джулию ничтожно, или, еще хуже, имеет обратный эффект, что Джулия нарочно сделает именно то, что Сэнди велит ей не делать. Эйли, конечно, более послушна. Но что, собственно, Сэнди могла бы сказать ей? Измени показания, вернись к нему?
Она содрогнулась.
В желудке возникла тошнота, она с трудом сглотнула ком.
Можно было прямо сейчас разбудить Джона – встать, пройти к нему по холодному, ничем не прикрытому полу, растолкать его, рассказать ему.
Потерять его. Потерять все.
Она начертила на затуманенном стекле букву Х, стерла ее. Она думала обо всех девушках, изображавших сердечки, стрелы и инициалы своих дружков на стеклах машин, окнах школы, – она сама никогда не была в их числе.
Джон забормотал во сне, всхрапнул и снова тихо засопел. Она слышала, как на крыльцо шлепнулась газета, как зашевелились наверху девочки, как заворчала и забулькала автоматическая кофеварка, но все равно сидела, с поджатыми ногами, оледеневшим лбом, неспешно.
Судья Карразерс, лечившаяся от очень затяжной зимней простуды, достала бумажную салфетку из пестрой коробочки, которую поставил перед ней пристав, и звучно высморкалась. Еще дважды попытавшись прочистить нос, она запихнула скомканную салфетку подальше и выпрямилась, обводя взглядом зал поверх очков в узкой черной оправе. Присяжные в ожидании молча ерзали на своих местах, нарочито щелкали ручками, выпрямляли ноги. В дальнем конце школьная учительница бросила поправлять растрепавшуюся прическу. Судья Карразерс на минутку отвлеклась, проверяя, в порядке ли ее новая стрижка, потом оглядела остальную часть переполненного помещения, затихшего под ее взглядом. Только Теду не сиделось спокойно, он в последний раз покосился на ряды позади себя. Место, которое с самого начала процесса занимала Сэнди, пустовало. Он повернулся к судье. Она сняла очки и стукнула молотком.