– Бери! – Лысый быстро поднял ее и протянул Никите. – Хорошая. Жак любил.
– Ну давай, давай… – Никита уже соображал, где бы помыть руки перед едой. – Все равно курить нечего.
– Я угощу!
Лысый из другого, целого кармана достал запечатанную пачку сигарет.
– Я нашел, – пояснил он. – Мне не надо. Кури.
– Спасибо!
Отношение Никиты, к Лысому резко изменилось. Стало даже немного стыдно. Поскольку заходить в дом к этим недружелюбным людям не хотелось, он распечатал пачку и закурил опять, чувствуя, как кружится голова после суток голодухи.
Сам-то откуда? – совсем по-армейски поинтересовался Никита у бомжа.
– Здесь живу, – твердо ответил тот. – Раньше было иначе… Но ничего не осталось.
– Лихо, – отметил Никита, присаживаясь на корточки у стены. – А я из…
– Молчи!
Лысый навис над ним, будто черная птица, раскинул руки. Лицо угрожающее, глазищи круглые, даже борода распушилась.
– Никогда не говори, кто и откуда! Лучше ври. Если тебе поверят, Зона всех твоих найдет, через них тебя найдет. Увидит и сожжет.
– Ладно, дед, ладно! – примирительно развел руками Никита. – Хорошо. Ты тоже на Червя работаешь?
– Кушаю, сплю, – повторил бомж, сразу сникнув. – Червь Кларе сказал, Дурню сказал. Можно мне.
Никита предложил старику сигарету, но тот не обратил на нее внимания. Сел рядом, прямо на землю, уставился на собственные рваные ботинки. На отставшем лоскуте видна краска: рамочка и полустертый номер. Сбоку два аккуратно обметанных разреза: так отмечали прорывы. Вытянув одну ногу, Никита сравнил обувь и окончательно убедился: прежде ботинки старика носил солдат российского контингента.
– Спецбатальонные! – хмуро сказал он. – Где взял?
– Ботиночки? – сразу понял Лысый. – С мертвого снял. Куда-то ходил, помню. Куда – не помню. Я подпалил свои сильно, кислотой. Жак смеялся. Ботиночки с мертвеца…
– Что ты врешь? Наши сюда не ходят. Старик почесал затылок, размышляя.
– Значит, мы к солдатам ходили. Не помню. Ничего почти не помню, и не надо мне. Хочешь ботиночки? Забирай.
– Нет уж, спасибо.
Никита зло покосился на бомжа. Надо же: мы к солдатам ходили! Значит, напали и убили? Но это невозможно, кордон – не граница казахстанская, не проскочишь. Врет старик.
– Много тут людей?
– Не знаю.
– А что знаешь?
– Беда идет, – повторил Лысый. – Но тебе не страшно, нет. Тебя Зона еще не видит.
– Зона, надо же… – сплюнул Никита. Почему-то рядом с бомжом он чувствовал себя сильнее и увереннее. Или это от сигарет голова кружится? – Страшная какая Зона. Я думал, тут люди вообще не живут. Живут, оказывается, деньги вон зарабатывают.
– Это не люди, это обломки.
Никита даже закашлялся, так неожиданно это прозвучало.
– Сам ты обломок!
– Я не обломок, меня Зона не ломала, а сразу сожгла. Жака выжгла дотла. Жак любил покурить.
– Француз, что ли?
– Не помню. Все может быть. Зона всех к себе тянет, всех хочет сжечь. Ты ей не показывайся – проживешь долго… Пока не заметит, не увидит.
Тогда конец. – Старик вытащил из внутреннего кармана аккуратно сложенный платок и высморкался. Это выглядело бы вполне благочинно, не будь платок совершенно грязным, вроде бы даже в крови. – Погуляю пойду. Гулять люблю.
Лысый встал и, не попрощавшись, зашагал прочь. Провожая его глазами, Никита лишь плечами пожал: поди разберись сразу, как тут все устроено. Червь сказал, что отходить опасно, а этот псих гуляет. Может, они и не увидятся больше…
– Да наплевать, – вслух сказал Никита. – Только ждать и смотреть. Раз оказался таким идиотом, что сам сюда прибежал, надо выживать.
Он как раз успел докурить, когда в доме раздался шум.
– Жрать идите! – закричала толстая женщина Клара. – Ноги вытирайте, сволочи!
Никита вошел и пристроился за остальными к лестнице в подвал. Один, кажется, Хоре, остался наверху.
– Приятного аппетита, Каша, – невинно моргая глазками, сказал он. – Угости сигареткой.
– Нету, – мрачно соврал Никита.
– Жаль. А я тебя водочкой потом угостить хотел… – Хоре гаденько улыбнулся. – Не судьба. Трудно тебе придется из долгов-то вылезать.
– Как-нибудь.
В подвале скупо горели редко развешанные лампочки. Всюду цемент, душно. По узкому коридору бойцы один за другим прошли в нечто вроде зала. Тут помещались два грубых стола, уставленных мисками.
– Сюда! – позвал Никиту хромой Паля, устраиваясь на лавке. – Будешь рядом.
Все улыбались. Варево в мисках и правда недурно пахло, а уж голодный Никита едва в обморок не грохнулся.
«Не спешить! – приказал он себе. – Жрать спокойно, а то совсем уважение растеряю».
Густой суп на мясном бульоне, в нем картошка, морковь, горошек и вроде бы даже капуста. Никита особо не разбирался, следил только, чтоб не быстрее прочих хлебать. Ложки алюминиевые, обычные, а вот вместо хлеба сухари. Клары за столом не было, она гремела посудой где-то в стороне, невидимая за углом.
«Немало они тут накопали, – пришлось признать Никите. – Люк тяжелый. Если прямого попадания не будет, можно, наверное, и налет пересидеть. Но откуда электричество?»
Тек неспешный разговор.
– Я этого Мачо сам убью, – сказал Сафик. – Вешки мои снял. Кто еще мог?
– Значит, он видел, как ты их ставил, – заметил Факер. – Следили, а ты и не почуял?
Сафик яростно втянул в себя суп, но ничего не ответил.
– А может, это и не Мачо, – протянул Лопата. – В Зоне странного нет. Может, излом.
– Типун тебе на язык! – рявкнул Малек. – Что им делать в Проклятом Лесу? Самое безопасное место всегда было.
– Мало ли, что было! – пробасил Червь. – Было и прошло, а мы остались. Клара! Давай дальше!
Никита, верно все рассчитав, дохлебал суп одновременно с Палей, а тот оказался последним. Он вообще не производил впечатления торопыги: спокойное умное лицо с тонкими чертами и какими-то не то чтобы холодными, а словно сонными глазами. Вошла Клара и двинулась по кругу, накладывая каждому из притороченной портупеей к животубольшой кастрюли. Никита впервые заметил, как тяжело, неловко она движется. «Тоже какая-то ненормальная. Хотя откуда тут другая?»