Румянец смущения стремительно залил щеки девушки, взгляд моментально уперся в землю, а холеные пальчики вцепились в несчастную веточку так, будто та была единственным спасением.
— Я еще ни с кем не была, — еле слышно пролепетала Лялюня, безуспешно попытавшись вложить в слова возмущение, но, потерпев неудачу, смутилась еще сильнее.
Иер присвистнул: шестнадцатилетняя (!) деваха, мало того, что до сих пор не замужем, так еще и под мужиком ни разу не лежала! А если учесть, что сама из хорошей семьи, да и желающих тьма… Хотя сам он похвастать интимными отношениями с женской стороной тоже не мог, но не признался бы в этом под страхом казни.
Однако смущение Ляли быстро сменилось гневом, и она пошла в контрнаступление:
— Сам-то отсиживаешься тут, как полный болван! — девица даже вскочила с бревна, не в силах удержать рвущееся из нее раздражение. — Другие вон сразу же кинулись записываться, а ты — трус! Боишься, будут там гонять, будут заставлять махать пудовым мечом, отбивать зад в жестком седле и по сто раз на дню отжиматься…
Иер лишь скривился в снисходительной ухмылке, глядя на стоящую перед ним девушку снизу вверх. Поняв, что попытка отыграться провалилась, на тысячи осколков разбившись о непрошибаемость собеседника, Ляля с видом обиженной невинности плюхнулась обратно на поваленное бревно.
— Трус, — глядя куда-то вдаль и нервно теребя кончик длинной косы, вынесла свой вердикт девушка.
— Трус, — согласился юноша, вставая.
— Эй, ты это куда? — испуганно встрепенулась Лялька, вскакивая с насеста. — Бросишь?
Юноша подобрал корзинку с крыжовником.
— А на кой ты мне сдалась? С тобою меня поймают еще быстрее, — уходя, заявил парень.
Несколько секунд Ляля пораженно наблюдала за удаляющимся Иером, а затем бросилась вдогонку: Горгулье Гнездо — не лучшее место для молодой девушки. Тем более она сама приходила в дикий ужас от одной мысли, что может остаться тут совершенно одна. Лялюня прекрасно понимала, что никакие уговоры, никакие слова не заставят «Труса» смириться с ее присутствием, а потому молча пристроилась за его спиной и зашагала след в след, надеясь, что юноша не прогонит.
Не блещущий красотой Иер всегда казался Ляле сопляком и рохлей, но, глядя в спину этому тощему парню… точнее нет, не парню, а уже молодому мужчине!.. она поразилась, насколько легко тот идет по неровному, усыпанному ветками и листьями, дерну. Как непринужденно отводит от лица лапы колючих елей. Как бережно переступает через случайные семьи грибов и обходит стороною норки мелких животных.
И ни одним посторонним звуком Иер не выдал себя, ни одна сухая палочка не хрупнула у него под ногою, ни один листик не зашелестел, возмущенный дерзостью незваного гостья. Зато сама она пробиралась сквозь чащу подобно медведю. Злому, невыспавшемуся и голодному. Ломающему по пути все ветки и оставляя воистину зверские следы, по которым ее не сможет найти разве что слепой.
Некрасивое лицо юноши, его хрупкая, совершенно не мужественная фигура, в этот момент отошли за задний план. Впереди нее шел гибкий, умелый молодой человек. Дав волю фантазии, Ляля представила, что он мог бы быть охотником… а, собственно, почему нет? Для того, чтобы держать легкий охотничий лук, нужна не мускулатура, а внутренняя сила и выдержка, отменные зрение и память. Иер вполне подходил. Хотя… нет, девушка печально вздохнула, он был трусом.
Ошеломленная картинкой Иера-охотника, нарисовавшейся в уме, Лялюня не сразу заметила, что юноша, едва выбравшись из леса, стрелой помчался к деревне. Одного короткого взгляда хватило для того, чтобы понять, почему: «Черные псы» все это время поджидали их под пригорком.
Уже ни о чем не думая, кроме как унести ноги, девушка подхватила подол и рванула с места, пятками взрывая мягкую землю. Ни окончательно испорченные башмачки, ни растрепавшиеся волосы не могли заставить ее хоть чуточку убавить скорость. Пусть она упадет, пусть сломает ногу или разобьет нос, но не остановится.
Девушка видела, как впереди взрослые мужики схватили только-только добежавшего до деревни Иера и поволокли к дому старосты, как молодой человек вырывался и кричал, как умолял отпустить.
Новая волна — теперь уже презрения — накатила на Лялю. Вот он весь, настоящий Иер! Прячется в Горгульем Гнезде от других парней, бросает в лесу девушку, а теперь плачет и умоляет не отдавать его на государскую службу.
«Прямо как баба!» — подумала Лялька и тут же осеклась. Дабы доказать (прежде всего для себя), что трусость — не ее подруга, дочка лавочника резко остановилась, бросила ядовитый взгляд на мчащуюся за ней ораву «псов» и, гордо вздернув подбородок, нарочито непринужденно прошла по улице к дому старосты.